Метка: <span>фрагмент сеанса регрессии</span>

Фрагмент сеанса регрессии Павла Гынгазова

«Жизнь Гий­о­ма, XVIII век»

Это инте­рес­ный аспект рабо­ты бес­со­зна­тель­но­го, когда оно само выби­ра­ет для про­жи­ва­ния имен­но те жиз­ни, про­бле­мы кото­рых муча­ют нас сейчас!

Обыч­ная жизнь воен­но­го в 18 веке, но ее зада­чи пере­кли­ка­ют­ся с насто­я­щей. Сде­лан­ные осо­зна­ния помо­га­ют уви­деть регрес­сан­ту необ­хо­ди­мые изме­не­ния для гар­мо­ни­за­ции настоящего.

*************

- Ночь, без­об­лач­но, очень мно­го звёзд…
– Но это Зем­ное небо?
– Мне труд­но сори­ен­ти­ро­вать­ся, я пло­хо знаю рису­нок звёзд, но их очень много.
– Может быть, это небо нача­ла осени?
– Слы­шу шелест вет­ра, вижу упав­шие листья, это сентябрь…
– А дви­же­ния воз­ду­ха, каки­ми частя­ми тела Вы ощущаете?
– Лицо и голова.
– Так, зна­чит, они открыты?
– Да.
– Воло­сы длин­ные, короткие?
– Ско­рее, короткие.
– Про­чув­ствуй­те шею, руки…
– Созер­цаю. Не могу прочувствовать…
– Они сво­бод­ные или заня­тые, или Вы на них опираетесь?
– Ско­рее, сво­бод­ные, не ощу­щаю, что я на них опираюсь.
– Хоро­шо, Вы гово­ри­ли, что чув­ству­е­те дви­же­ние воз­ду­ха лицом и голо­вой, все осталь­ные части тела закрыты?
– Я ощу­щаю это лицом, голо­вой и ещё шеей.
– Может быть, ощу­ща­ют­ся какие-то резин­ки, рем­ни, лям­ки от одежды?
– Мне кажет­ся, что на мне кожа­ная одеж­да. Кожа­ные шта­ны, кожа­ная курт­ка. Внут­ри спокойно.
– А что Вы дела­е­те ночью, хоро­шо оде­тым на дороге?
– Откры­тое поле, сле­ва и сза­ди лес, из кото­ро­го доно­сят­ся пти­чьи голо­са, ночь… Мне, кажет­ся, что у меня чело­ве­че­ское тело.
– А какая у Вас обувь, или Вы босы?
– Какие-то ост­ро­ко­неч­ные не то туфли, не то сапоги.
– Тело, кото­рое Вы ощу­ща­е­те, круп­нее или мель­че, чем-то в кото­рое у Вас сейчас
есть?
– Круп­нее. Руки закры­ты, навер­ное, пер­чат­ки, я не ощу­щаю ими дви­же­ния воз­ду­ха. Воз­раст бли­зок к мое­му совре­мен­но­му. Спра­ва какая-то боль­шая камен­ная кре­пость или форт…
– Как даль­ше раз­ви­ва­ет­ся эпи­зод? Вы при­вык­ли к таким ощущениям?
– При­ят­но, удо­воль­ствие от хоро­шей ночи.
– Хоро­шая ночь долж­на пред­ше­ство­вать дню. Давай­те вер­нём­ся в свет­лое вре­мя суток, что вы делали?
– Какая-то шум­ная пло­щадь. Это базар, одет, как в сред­не­ве­ко­вье, шта­ны кожаные,
сво­бод­ные. Воин­ская одеж­да. Курт­ка кожа­ная под­по­я­сан широ­ким рем­нём. Спокоен…
– Как Вы здесь ока­за­лись? Есть у Вас семья, род­ствен­ни­ки, друзья?
– Ско­рее, при­я­те­ли, близ­ких нет. Это казар­ма, высо­кие потол­ки, дере­вян­ные нары чело­век на тридцать.
– У Вас есть семья, жен­щи­на, кото­рую Вы любите?
– Семьи нет, вспо­ми­на­ет­ся какая-то девуш­ка, но отно­ше­ния даль­ше взгля­дов не про­дви­ну­лись. Мы ино­гда встре­ча­ем­ся с ней где-то в горо­де, случайно.
– Какое имя у Вас?
– Мне при­шло – Гийом.
– Хоро­шо, если я буду назы­вать Вас этим име­нем, оно будет ложить­ся в Вашем
созна­нии, Гийом?
– Ско­рее, да.
– Как дав­но вы в этой казарме?
– Мне кажет­ся с юно­сти. А чем ещё занять­ся? Моло­дой, сильный.
– Давай­те вер­нём­ся на десять лет назад, была у Вас роди­тель­ская семья, где Вы жили?
– Они горо­жане, какие-то ремес­лен­ни­ки. Неболь­шой дом, двор, во дво­ре отец что-то масте­рит, не пой­му, по-мое­му, кера­ми­ка. Кув­ши­ны. Я под­но­шу гли­ну, она тер­ра­ко­то­во­го цве­та, её при­во­зят нам в тачке.
– А мать какая?
– Соро­ка­лет­няя жен­щи­на, воло­сы, пол­но­стью заправ­лен­ные под чепец. Фигу­ра хоро­шая, гла­за серые, в них уста­лость. У меня есть млад­ший лет на пять брат.
– Что Вы рас­ска­же­те об отце, Гийом?
– Отно­сит­ся ко мне как к взрос­ло­му, без излиш­ней чув­ствен­но­сти – я уже взрослый.
– Вы гово­ри­те, что Вам не нра­вит­ся это ремес­ло, а воен­ная карье­ра – это дело?
– Роди­те­ли дают мне сво­бо­ду. У меня есть ещё и стар­ший брат, он где-то дале­ко и тоже военный.
– Посмот­ри­те, когда и как Вы ста­ли военным?
– Мне будет скуч­но месить эту гли­ну… Ощу­ще­ния в это вре­мя очень при­ят­ные. Брат мне здесь помо­га­ет. Мне сем­на­дцать – восем­на­дцать, я раз­вит, роди­те­ли пони­ма­ют, что гли­на не моё предназначение.
– А в каком воз­расте у Вас появи­лась та девуш­ка, Гийом?
– Лет в два­дцать семь. Она горо­жан­ка, при­хо­дит на рынок за покупками.
– Когда Вы её уви­де­ли, у Вас уже был сек­су­аль­ный опыт?
– Да, всё обыч­но, вино, тавер­на и гото­вые на всё женщины.
– Вино крас­ное, белое?
– Крас­ное, вкус­ное! Пью для храбрости!
– Про­ве­рил себя, остал­ся доволен?
– Да.
– Та ночь, с кото­рой нача­лась сес­сия, она про­шла спокойно?
– Спо­кой­но, мне кажет­ся, что до сих пор мне не при­хо­ди­лось пере­жи­вать какие-то слож­но­сти по служ­бе. Во вре­мя дежур­ства ино­гда при­хо­ди­лось раз­ни­мать пья­ные пота­сов­ки, драть­ся умею.
– А как-то раз­ви­ва­ют­ся отно­ше­ние с той девушкой?
– Её ста­тус выше, здесь слож­но что-либо пред­при­ни­мать. Роди­те­лям я помо­гаю день­га­ми, глуб­же отно­ше­ний с ними нет.
– Вам трид­цать, есть ли карьер­ный рост по службе?
– Под моим нача­лом чело­век шесть, если это мож­но назвать карьер­ным ростом. Они меня слу­ша­ют, я обра­ща­юсь с ними, как отец со мной.
– Как Ваша лич­ная жизнь?
– Она не скла­ды­ва­ет­ся. Ощу­ще­ние оди­но­че­ства заглу­ша­ет­ся рабо­той. Всё чаще мыс­ли, как жить даль­ше, когда будет семья. Сре­ди моих сослу­жив­цев никто не свя­зы­ва­ет себя бра­ком, такой образ жиз­ни – обы­чен. Мы нена­дёж­ны. Здесь всё пат­ри­ар­халь­но и судь­бу девуш­ки реша­ют её родители.
– Дви­га­ем­ся впе­рёд по эпи­зо­ду, что инте­рес­но­го запом­ни­лось Вам, Гийом?
– Мне вспо­ми­на­ет­ся и та девуш­ка, и жен­щи­ны из таверн. С ними всё хоро­шо, их не нуж­но уго­ва­ри­вать, с ними про­ще. С ними всё без вопро­сов… Мне кажет­ся, что с одной из таких жен­щин я и буду жить, она стар­ше меня, да и сам я уже не маль­чик. – Мне за трид­цать. У неё чёр­ные воло­сы, рез­кие чер­ты лица, мне с ней ком­форт­но. Она само­сто­я­тель­на, я, ско­рее, ей нрав­люсь, как и она мне. У нас нет дома, мы просто
встре­ча­ем­ся, но мы близки.
– Как раз­ви­ва­ют­ся ваши отно­ше­ния с ней.
– Мы оба неза­ви­си­мы, и это немно­го ослож­ня­ет наши отно­ше­ния. Мне сей­час под сорок, мы живём вме­сте, но не зави­сим друг от дру­га пси­хо­ло­ги­че­ски. Это хорошо.
– Зна­е­те её имя?
– То ли Лай­за, то ли Лиза, не пой­му. Мы, навер­ное, любим друг друга.
– Как Вы пони­ма­е­те «любовь»?
– Сей­час при­шло ощу­ще­ние, что то, что в жиз­ни мы назы­ва­ем «любо­вью», при­шло из книг и филь­мов, это не то, а то, что сей­час мы с ней пере­жи­ва­ем, имен­но это и есть эта любовь! Поче­му нуж­но думать, что всё долж­но быть как у кого-то?
– Конеч­но, я же гово­рил Вам, что каж­дый чело­век индивидуален!
– Я ощу­щаю с ней защи­щён­ность и неза­ви­си­мость. Это очень теп­ло для Души!
– Гий­ом, рас­ска­жи­те мне, пожа­луй­ста, о при­о­ри­тет­ных каче­ствах ваших с ней отношений?
– Мне хоро­шо и спо­кой­но с ней, она всё вре­мя что-то дела­ет, при­ни­ма­ет актив­ное уча­стие в постро­е­нии наших с ней отно­ше­ний, как, впро­чем, и я.
– У вас появ­ля­ют­ся дети?
– У меня ощу­ще­ние, что не полу­ча­ет­ся, да мы и не осо­бо хотим. Воз­раст уже начи­на­ет про­яв­лять себя, появ­ля­ют­ся мор­щи­ны на лице, глу­бо­кие. У меня воло­сы до плеч и усы.
– Опи­ши­те мне себя.
– Мне лет сорок, доста­точ­но выра­же­ны мор­щи­ны, у губ на лбу. Серьёз­ные, умные гла­за, воен­ная одеж­да – то ли кин­жал, то ли шпа­га. Вполне обыч­ная внешность.
– Живя с ней, нет ощу­ще­ния, что надо­едать нача­ла, или те тёп­лые отно­ше­ния остаются?
– Воз­раст – это смесь и «от добра – добра не ищут». Мне ино­гда вспо­ми­на­ет­ся та город­ская девуш­ка, но они совсем раз­ные. Та девуш­ка очень жен­ствен­на, а здесь – «твер­дая поч­ва под нога­ми». Я дово­лен сво­ей жен­щи­ной, может быть она уже моя жена.
– Но если Вы счаст­ли­вы сей­час, то поче­му с тос­кой вспо­ми­на­е­те ту мимо­лёт­ную знакомую?
– Какой-то печаль­ный образ. Может быть, мне хоте­лось боль­ше неж­но­сти, но мы дав­но с Лизой (Лай­зой) и немно­го при­вык­ли друг к дру­гу. Неж­ность была в постель­ных сце­нах, в посто­ян­ной жиз­ни она ухо­ди­ла на вто­рой план. Мне сей­час упор­но видит­ся ком­на­та, в кото­рой всё это про­ис­хо­дит, а она как в тумане.
– Лай­за – Лиза?
– Да.
– У Вас было мно­го жен­щин, поче­му Вы не вспо­ми­на­е­те дру­гих, не сравниваете?
– Они все были мимо­лёт­ны­ми, не насто­я­щи­ми, не заде­ва­ли душу.
– У Вас родил­ся кто-нибудь?
– Есть какой-то маль­чик, ему лет восемь, отно­ше­ния с ним ров­ные, люб­ви осо­бо не про­яв­ляю, но внут­ри – люблю.
– Рас­ска­жи­те, пожа­луй­ста, о сво­их эмо­ци­ях, когда Вы узна­ли, что Лиза беременна?
– Я мало эмо­ци­о­на­лен, поэто­му, навер­ное, мне уда­ёт­ся слу­жить и чув­ство­вать себя на сво­ём месте? Меня про­сто при­ят­но удивило.
– Но, всё-таки, Гий­ом, Вас вол­ну­ют какие-то сто­ро­ны жиз­ни, или Вы ко все­му отно­си­тесь и спо­кой­но, и индифферентно?
– Хм‑м, при­шла ана­ло­гия из Юнга – «люди похо­жи на ком­на­ты в мно­го­ком­нат­ном доме, этот чело­век – одна ком­на­та», он уме­ет драть­ся, за себя посто­ять, про­стой и ров­ный, не пыта­ет­ся доби­вать­ся боль­ше­го, не пыта­ет­ся рас­ши­рить сво­их познаний.
– Это Ваша внут­рен­няя потреб­ность, или Вы пред­на­ме­рен­но огра­ни­чи­ва­е­те себя, обе­ре­гая от ненуж­ных переживаний?
– Я не поз­во­лял себе быть без­рас­суд­ным, я не мог поз­во­лить себе украсть даже мелочь. С воз­рас­том о без­рас­суд­стве не оста­лось и сле­да, и толь­ко та девуш­ка была посто­ян­ным уко­ром не исполь­зо­ван­но­го мной без­рас­суд­ства… Сей­час толь­ко ино­гда груст­но, но жало­вать­ся не на что… Мне кажет­ся, что наши отно­ше­ния ста­ли про­хлад­нее. Есть теп­ло к ребён­ку, но к ней почти ниче­го не оста­лось. Ста­ло скуч­но быть вместе.
– Сколь­ко Вам сейчас?
– За сорок.
– Седи­на в голо­ву, бес в ребро?
– Мне не хочет­ся жен­щин как тако­вых, мы всё так­же сво­бод­ны. Я осо­знаю свой пото­лок, пони­маю, что выше капи­та­на мне не под­нять­ся, при­ни­маю его. Боль­ше в жиз­ни я ниче­го не умею.
– Вы нача­ли искать смысл жизни?
– Не ска­жу, что начал, про­сто чув­ствую, что жизнь про­шла мимо. Я боль­ше сосре­до­та­чи­ва­юсь на сыне. Он похож на меня, но он более откры­тый и его не при­вле­ка­ет воен­щи­на. Он само­сто­я­тель­ней меня. Мне нуж­но его куда-то отда­вать на обу­че­ние… Отдаю его юве­ли­ру, внут­ри очень рас­стра­и­ва­юсь, но отпус­каю. Внут­ри есть радость за сына! Он про­яв­ля­ет себя в тех вещах, кото­рые мне были недоступны!
– Его отно­ше­ние к Вам и уход не вос­при­ни­ма­ет­ся как предательство?
– Нет…
– А поче­му тогда плачете?
– Про­сто, грустно…
– Он не видел Ваших слёз?
– Он всё пони­ма­ет и серьёз­но отно­сит­ся ко все­му. Жена тоже отно­сит­ся с пони­ма­ни­ем. Мне кажет­ся, что она чув­ству­ет ту ловуш­ку, в кото­рой мы с ней ока­за­лись, и она тоже не видит ника­ких выхо­дов. Она пре­вра­ща­ет­ся в ста­ру­ху – она стар­ше меня.
– Ваш воз­раст, Гийом?
– За пять­де­сят. Служ­бу ско­ро при­дёт­ся оста­вить, я раз­дал­ся, поста­рел. Сын уже само­сто­я­те­лен, у него есть дело. Мы ино­гда встречаемся.
– Вы види­тесь с ним?
– Он при­хо­дит ино­гда. Пода­рил мате­ри какой-то брас­лет, вижу его. Мне при­ят­но, что он рад сво­ей жиз­ни! У него появи­лась девуш­ка. Я рад за них.
– Лиза-то жива?
– Мне кажет­ся, что она ско­ро умрёт.
– Почему?
– Она ста­рая уже. Она стар­ше меня на десять лет, она пре­вра­ти­лась в старуху.
– Она раз­дра­жа­ет Вас сво­ей старостью?
– Не та эмо­ция, про­сто уже при­выч­ка… Вся жизнь по при­выч­ке, о бли­зо­сти речи уже нет. Мне кажет­ся, она боле­ет, но не дол­го. Она лежит в кро­ва­ти, не вста­ёт. Мне помо­га­ет уха­жи­вать слу­жан­ка, я Лизу не предаю.
– Когда Вы види­те её боль­ной, это щемит Вам серд­це или Вы меч­та­е­те о ско­рей­шем освобождении?
– Нет, всё рав­но щемит очень серд­це… Опять слё­зы… Теперь я пони­маю, что мы были таки­ми иди­о­та­ми, что не поз­во­ля­ли себе где-то боль­ше про­яв­лять чув­ства друг к дру­гу! Мы не гово­ри­ли об этом!
– У вас всё было стро­го нормировано?
– Сей­час уже позд­но исправлять…
– Не муж­ское это дело? Вы чув­ству­е­те, что в этой жиз­ни Вы дела­е­те то же самое?
– Да, пожа­луй! (слё­зы душат)… При­шел сын со сво­ей девуш­кой, они пла­чут! Боль­ше все­го я хочу им ска­зать, что­бы они это­го избе­жа­ли, не повто­ри­ли нашей дурац­кой ошибки!
– Вы гово­ри­те им это?
– Нет. У них со мной отно­ше­ния не настоль­ко близ­ки, что­бы ска­зать такое…
– То есть сей­час, когда уже ниче­го нель­зя изме­нить, Вы пони­ма­е­те, насколь­ко Вы были ску­пы на эмоции?
– Да, но я не знаю, есть ещё какое-то вре­мя, что­бы что-то изме­нить в себе.
– Где хоро­нят Лизу?
– Город­ское клад­би­ще, рядом с цер­ко­вью. Всё такое мрач­ное – серые кам­ни, серые кресты.
– Вы може­те про­честь над­пись на кре­сте, Вы обу­че­ны грамоте?
– Да, обу­чен. Даты не вижу, толь­ко две пер­вых циф­ры – 17…
– Полу­ча­ет­ся XXVIII век. Вы часто ходи­те на клад­би­ще? Вы поня­ли, насколь­ко она зна­чи­ма была для Вас? Сколь­ко Вы не дода­ва­ли ей как лич­но­сти, нахо­дясь в состо­я­нии столпа?
– Да, труд­но гово­рить… (слё­зы).
– Есть эти ощущения?
– Да, есть! Вы може­те это­го не гово­рить, глав­ное, про­чув­ствуй­те это, про­чув­ствуй­те ощу­ще­ния, кото­рые сей­час так мощ­но захлест­ну­ли Вас! Это инте­рес­ный аспект рабо­ты бес­со­зна­тель­но­го, когда оно само выби­ра­ет для про­жи­ва­ние имен­но те жиз­ни, про­бле­мы кото­рых муча­ют нас сейчас!
– Но сей­час мне уже не к кому про­яв­лять эти чув­ства, раз­ве что к внукам.
– А вну­ки уже есть?
– Есть. Лизы нет уже несколь­ко лет, груст­но и больно.
– Дру­гих жен­щин не было?
– Нет, толь­ко внук.
– Вы его чему-то учите?
– Нет, я толь­ко с ним играю.
– Игры, но ведь в них долж­на быть любовь?
‑Любовь – я даю гораз­до боль­ше, боль­ше, чем было у меня в дет­стве, и у мое­го сына.
– Внук любит Вас?
– Да, у него бле­стят гла­за, когда он видит меня, он мне радуется!
– А как Вы учи­те его, ведь это­му Вас не науча­ли в дет­стве? В чём для себя Вы нахо­ди­те опыт бес­ко­неч­ной люб­ви? Как Вам уда­ёт­ся пере­дать ему любовь Души сво­ей? Чему Вы пыта­е­тесь его обучить?
– Мне про­сто хочет­ся, что­бы он остал­ся откры­тым миру.
– А как Вы учи­те его не боять­ся мира, если Вы сами это­го не зна­ли? К како­му выво­ду Вы при­шли, про­жив такую дол­гую, доста­точ­но спо­кой­ную жизнь?
– Даже слиш­ком спо­кой­ную… Я учу его верить в свои жела­ния и про­бо­вать чего-то, доби­вать­ся, даже если счи­та­ет­ся, что это невоз­мож­но. Ина­че это будет слиш­ком скучно!
– Какая у Вас старость?
– Я туч­ный очень, хожу без тро­сточ­ки, но серд­це часто шалит. Ко мне часто при­бе­га­ет внук! Сей­час он уже старше.
– Дви­га­ем­ся впе­рёд по эпи­зо­ду, рас­ска­жи­те, как Вы уми­ра­е­те? Вы под­го­тав­ли­ва­е­те себя, своё тело, свою Душу к смер­ти, или дума­е­те, что буде­те жить в этом теле вечно?
– Страх есть, но веры осо­бой нет… Во вре­мя моей смер­ти род­ствен­ни­ки со мной.
Послед­нее вре­мя я живу с ними. Я лежу, может быть у меня апо­плек­си­че­ский удар, я не могу раз­го­ва­ри­вать, но мыс­ли чёткие.
– Где Ваш внук, есть ещё внуки?
– Он смот­рит на меня, у меня текут слёзы…
– Про­чув­ствуй­те своё тело, Вы его как-то чув­ству­е­те? Вы не може­те гово­рить, а двигаться?
– И всё-таки это сердце…
– Как Вы это поняли?
– Тяже­ло, боль в серд­це, прокалывающая…
– Про­жи­вай­те свою смерть, рас­ска­жи­те, когда Вы начи­на­е­те видеть своё тело со сто­ро­ны, какое оно?
– Я, навер­ное, боль­ше­го опа­сал­ся, перед смертью.
– А Вы заме­ти­ли сам момент смер­ти, Ваше созна­ние пре­ры­ва­лось на «до» и «после»?
– Было острое ощу­ще­ние рез­кой боли в серд­це и тут же про­шло, ста­ло лег­ко и хоро­шо, когда я смот­рел на своё тело со сто­ро­ны! Боль­ше уже не было боли.
– Какое тело Вы оставили?
– К кон­цу жиз­ни я как-то рез­ко раз­дал­ся, стал круп­ным, ноги ста­ли зна­чи­тель­но толще…
– Или это отёки?
– Может и отё­ки. Лицо с несколь­ки­ми под­бо­род­ка­ми, воло­сы седые, корот­кие, жид­кие, тело раздалось…
– Ваше отно­ше­ние к остав­лен­но­му телу?
– Ха, (сме­ёт­ся) жал­ко, что оно пере­ста­ло быть таким сим­па­тич­ным, каким было в моло­до­сти… Но с дру­гой сто­ро­ны, оно не безобразное.
– Вы жили в нём более 70 лет, оно помо­га­ло Вам жить сре­ди людей, полу­чать опыт, может быть, Вы хоти­те в него вернуться?
– Род­ствен­ни­ки меня жале­ют, а Вам сей­час не жал­ко тела.
– Не то, что­бы не жал­ко… Если не счи­тать эмо­ци­о­наль­ной закры­то­сти, то, в общем-то, про­жил хоро­шую жизнь. Оно мне в этом помогало…
– Хоро­шо, Ваша фор­ма и цвет, когда Вы оста­ви­ли тело? Вы поня­ли, что тело уже умерло?
– … Я это понял, толь­ко когда Вы спро­си­ли… Я, как сгу­сток тума­на, тем­но-фио­ле­то­во­го цве­та. Здесь нет ни вос­при­я­тия, ни выра­же­ния себя, но осо­зна­ние не прекратилось.
– Хоро­шо, а как дол­го Вы были фио­ле­то­вым облачком?
– Воз­ле тела не дол­го, оно пере­ста­ло вос­при­ни­мать­ся. Вокруг тём­ное пространство…
– Как быст­ро после смер­ти Вы попа­ли в него?
– Доволь­но быст­ро, вот толь­ко что было и тело, и род­ствен­ни­ки рядом, а когда Вы попро­си­ли опи­сать толь­ко что остав­лен­ное тело, я сра­зу очу­тил­ся в этом тём­ном пространстве.
– Оно не опас­но, тём­ное про­стран­ство, оно не несёт в себе угрозу?
– Нет, оно не опас­но, оно несёт моё срод­ство с собой. В нём очень спо­кой­но и хоро­шо, в нём ниче­го не хочет­ся, всё хоро­шо, нет побуж­де­ний, ниче­го не хочется…
– Ниче­го не хочет­ся, пото­му что Душа атро­фи­ро­ва­на, или у Души гар­мо­ния такая, когда нет физи­че­ско­го тела?
– Гар­мо­ния Души такая!
– И ещё вопрос, есть сей­час у Вас ощу­ще­ние «род­но­го, отче­го дома», место, где меня все­гда ждут, где меня все­гда при­ни­ма­ют с любовью?
– Да, но это ощу­ще­ние тоже своеобразно.
– Какое оно опи­ши­те, пожалуйста.
– Ощу­ще­ние, как буд­то чего-то не хва­та­ет. Вза­и­мо­дей­ствия… Душа себя заме­ча­тель­но чув­ству­ет, но не хва­та­ет того, что было в жиз­ни. Всё вокруг и внут­ри пре­крас­но, но, как-то скуч­но­ва­то, как объ­ект, поме­щён­ный не на своё место,… ну, как яйцо в лот­ке, всё гар­мо­нич­но, но очень спокойно.
– А как Ваше вза­и­мо­дей­ствие с этим тём­ным пространством?
– С одной сто­ро­ны здесь очень хоро­шо, и очень при­ят­но, и… всё зна­ешь, а с дру­гой сто­ро­ны хочет­ся часть это­го зна­ния забыть, что­бы была воз­мож­ность открывать.
– Зная «всё» здесь, что Вы може­те ска­зать о сво­ей семье, кото­рую оста­ви­ли на Земле?
– Внук вырас­та­ет более откры­тым, чем я. Он най­дёт себя толь­ко в про­яв­ле­ни­ях откры­то­сти, он най­дёт в этом сча­стье для себя.
– А вот сей­час, нахо­дясь в этом про­стран­стве, про­ана­ли­зи­руй­те, пожа­луй­ста, толь­ко что про­жи­тую Вами жизнь, Гийом.
– Отсю­да мне кажет­ся, что тот опыт, кото­рый он полу­чил ему и нужен был. Уме­ние ста­вить гра­ни­цы и уме­ние вхо­дить в них. В моей насто­я­щей жиз­ни есть уме­ние «ста­вить гра­ни­цы» и теперь я осва­и­ваю «уме­ние ухо­дить от уже исчер­пав­ших себя гра­ниц». Гий­ом хоро­шо ста­вил гра­ни­цы, но не умел пере­ша­ги­вать их!
– В этой жиз­ни нахо­ди­те ана­ло­ги в про­смот­рен­ном воплощении?
– Да, абсо­лют­но точ­ные… При­мер­но так же, немно­го сво­бод­нее, но те же про­бле­мы. Я пони­маю теперь, что мне нуж­но изме­нить, что­бы избе­жать посто­ян­ных опа­се­ний действий.
– Вы смо­же­те что-то испра­вить, полу­чив эти зна­ния в сессии?
– Безусловно!
– А сил хватит?
– Мне кажет­ся, что хва­тит, здесь важ­но поболь­ше вклю­чать своё творческое
нача­ло. Но, в этой жиз­ни мне нуж­но гораз­до даль­ше прой­ти. Тен­ден­цию сво­е­го дви­же­ния вижу и понимаю.

Павел Сергеевич Гынгазов

Врач-сексолог, регрессолог.

Автор методики и ведущий обучающего курса

«Техника погружения в прошлые воплощения через «Остановку внутреннего диалога». 

Запись на сеан­сы и обучение

Фрагмент сеанса регрессии П.С. Гынгазова

«Жизнь Дарьи»

В этом сеан­се иссле­ду­ем состо­я­ние, даю­щее силы, уве­рен­ность – цель­ность и силу Духа.

*************

- Вни­зу вижу оран­же­вое поле, на нём, как огонь­ки, что цве­тут на лес­ных поля­нах вес­ной. Или это как в горо­де, когда мно­го­этаж­ные дома осве­ще­ны закат­ным солн­цем, очень красиво.
– Вы отку­да смот­ри­те на это? Это Ваша насто­я­щая жизнь?
– Да, это моё насто­я­щее тело, я смот­рю с бал­ко­на сво­ей квар­ти­ры, на душе спо­кой­но от такой кра­со­ты вокруг! У меня уми­ро­тво­ре­ние и сча­стье, ведь мно­гие не видят это­го, этой кра­со­ты, пото­му что у них нет тако­го места.
– Вы одна?
– Я одна, я сижу, у меня длин­ная тень, длин­ная тень от меня,… поче­му-то, спра­ва от меня.
– Что эта тень говорит?
– Она мень­ше, чем я, она какая-то сплю­щен­ная, она как пла­сти­ли­но­вая фигур­ка, если её свер­ху при­да­вить, то нач­нут рас­плы­вать­ся её фор­мы в стороны.
– Вы може­те посмот­реть на источ­ник све­та над Вами, созда­ю­щий такую тень?
– Источ­ник све­та – это небо, а солн­це сле­ва, но свет идёт свер­ху, с неба. Небо ясное, про­зрач­ное, голу­бое, а свет не луч, он плос­кий, как дорога.
– Вы сто­и­те на ней?
– Нет, она рядом. Я на неё смотрю.
– Вы може­те пой­ти по ней?
– Могу, но мне нуж­на лёгкость.
– Лёг­ко­сти нет из-за тени, ском­кан­ной у ваших ног?
– Поче­му-то доро­га про­хо­дит через меня. Я могу, лёг­кость есть. Мне нуж­но взять­ся рукой за эту дорогу.
– Ну, так возь­ми­тесь! Это не страшно?
– Нет, теп­ло, про­сто теп­ло в руке. Это как пору­чень, но пору­чень все­гда холод­ный, а этот – тёп­лый. Я за неё держусь.
– Теперь Вы може­те по ней идти?
– Я за неё дер­жусь, и мне кажет­ся, что она даёт мне силы. А идти – я не знаю. Мне хорошо!
– Куда хоте­ли бы пойти?
– Вниз!
‑Не страшно?
– Нет, это удоб­но, я шагаю, идти очень удоб­но, хорошо.
– Что Вы видите?
– Я иду, и вокруг всё жёл­тое. Идти очень удоб­но, стра­ха нет. Мне рас­ска­зы­вать о том, что я вижу?
– Да, конечно!
– Я иду и вокруг всё жёл­тое, жёл­тое, почему-то.
– Жёл­тое – это осень?
– Жёл­тое – это поля пше­ни­цы, они вол­ну­ют­ся от вет­ра. Я вижу, как они вол­ну­ют­ся, и мне радостно!
– А Вы уже не Т.?
– Нет.
– Про­чув­ствуй­те своё тело, какое оно, опи­ши­те, пожалуйста.
– Обыч­ное тело­сло­же­ние и невы­со­кий рост. Поче­му-то тяже­ло голо­ве… – коса, длин­ная тяжё­лая коса, она ниже крест­ца. Я гор­жусь ею!
– Сколь­ко лет Вам?
– Моло­дая, на мне крас­ное пла­тье. По пла­тью – конец 19 века. У меня высо­кая грудь без лиф­чи­ка, раз­рез пла­тья закан­чи­ва­ет­ся чёр­ной пуговкой!
2
– Ваше внут­рен­нее состояние?
– Я иду по доро­ге, солн­це высо­ко оно нагре­ло тро­пин­ку, иду боси­ком, ногам очень при­ят­но, когда тёп­лая пыль фон­тан­чи­ка­ми выле­та­ет меж­ду пальцами.
– У Вас есть что-то в руках?
– Нет, ниче­го нет, руки свободны.
– Есть цель ваше­го пути?
– Нет, я про­сто иду, смот­рю, мне хорошо.
– Вы гар­мо­нич­но впи­сы­ва­е­тесь в окру­жа­ю­щую Вас природу?
– Да. Мне так при­ят­но идти по этой тёп­лой пыль­ной доро­ге. Доро­га идёт дале­ко к гори­зон­ту. В душе пол­ная гар­мо­ния. Тело силь­ное, здоровое!
– Как дол­го Вы идёте?
– Уже вече­ре­ет. Я куда-то иду. Мне не страш­но. Я иду к кому-то, с кем мне будет хоро­шо. Уже сумер­ки, вокруг розо­вое маре­во. Всё, я при­шла. Домик малень­кий, рубленый.
– Вас кто-то встречает?
– Да, – бабушка.
– Вы её уви­де­ли, Ваши чув­ства к ней?
– Я очень рада, она раду­ет­ся мне, она ждёт меня у две­ри, опу­стив руки. Я побе­жа­ла, я бегу, мне хоро­шо. Она обни­ма­ет меня.
– Запах её чувствуете?
– Да.
– Запах родной?
– Да, она пах­нет све­жим хле­бом. Она меня гла­дит по спине, она меня обни­ма­ет, она меня любит, и я люб­лю её. Я часто наве­щаю её, но она живёт очень дале­ко. Я выхо­жу из дома рано, чтоб под вечер прий­ти к ней. Я часто её навещаю.
– Есть ещё какая-нибудь жив­ность у бабуш­ки, встре­ча­ет Вас ещё кто-то?
– Коза, она серая такая, у неё мяг­кая шерсть, я её гла­жу, запус­каю руку в шерсть, она меня зна­ет, она лиз­ну­ла мою пра­вую руку. Мы садим­ся на лавоч­ку и смот­рим на закат. Сча­стье… я дер­жу бабуш­ку за руку, гла­жу её руку.
– Вы чув­ству­е­те её любовь?
– Да, она мой самый близ­кий чело­век. Я обни­маю её за пле­чи, кла­ду голо­ву ей на пле­чо. Это мой самый близ­кий чело­век, я её обожаю.
– У Вас есть родители?
– Да есть, но бабуш­ка мой самый близ­кий чело­век! Как здо­ро­во, что я при­шла, что рядом она!
– Она спра­ши­ва­ет Вас о чём-либо?
– Да, спрашивает.
– А как она назы­ва­ет Вас?
– Она спра­ши­ва­ет, но я не знаю сво­е­го име­ни, она говорит.
– А пер­вое имя, кото­рое Вам при­шло на ум?
– Дарья.
– Она спра­ши­ва­ет Вас про любовь?
– Она меня спра­ши­ва­ет про любовь, а я заки­ды­ваю голо­ву и хохо­чу вовсю, я даже чув­ствую, как хохот выры­ва­ет­ся у меня из гру­ди! Я хохо­чу и мотаю головой!
– А любовь-то уже есть?
– Да. Сей­час вижу свою белую молоч­ную руку, на фоне её смуг­лой в синень­ких жил­ках и стар­че­ских пят­нах руки. Я гла­жу её руку.
– Бабуш­ке уда­ёт­ся раз­го­во­рить Вас?
– Она поня­ла, что я лукав­лю, и всё рав­но всё раз­бол­таю… Холо­да­ет, сумер­ки, ногам холод­но. Мы пошли в дом.
– Что за дом?
3
– Обык­но­вен­ная рус­ская изба. Посе­ре­дине дере­вян­ный стол, око­ло него лав­ки, рус­ская печь, в перед­нем углу ико­на, перед ней горит лам­па­да. Бабуш­ка печь не топи­ла – лето, теп­ло. Из еды толь­ко моло­ко козье и хлеб. Вы пьё­те молоко?
– Да. В насто­я­щей жиз­ни я его нико­гда не пила.
– Какое оно на вкус?
– Мне кажет­ся, что оно немно­го кис­ло­ва­то­го вку­са в самом кон­це. Бабуш­ка меня гла­дит по голо­ве, и рас­ска­зы­ва­ет про сво­е­го мужа.
– Она поня­ла, что Вам это­го сей­час хочется?
– Да. Я слу­шаю вни­ма­тель­но и тереб­лю паль­ца­ми кон­чик косы. Это моя при­выч­ка. Ой… я сей­час расколюсь!
– Коли­тесь! Кто он?
– Он не отсю­да, он про­ез­жал мимо, это барин. Я его виде­ла один раз. Но поня­ла, что это – он. Я виде­ла, как он уда­ля­ет­ся. Строй­ная, широ­кая спи­на. Лица его я не виде­ла, толь­ко круп лоша­ди и его спи­ну. Но поня­ла, что это – он – что-то новое, толь­ко моё. Он без голов­но­го убо­ра, воло­сы сред­ней дли­ны, одеж­да типа беке­ши, без ото­роч­ки – лето. Талия тон­кая. Я сле­жу за ним украд­кой. Мне поче­му-то страш­но захо­те­лось цело­вать­ся! Ощу­ще­ние, что мои губы горят!
– Что бабуш­ка говорит?
– Бабуш­ка гово­рит, что цело­вать­ся мож­но… мож­но! Она гово­рит о том, что все мы были моло­ды­ми, что у неё тоже всё было. Когда она это гово­рит, я чув­ствую, что у меня влаж­ные губы и про­хлад­ные, как в тот раз на вет­ру, когда я виде­ла бари­на, хотя в доме вет­ра нет. У меня белая кожа и крас­ные губы.
– А сколь­ко Вам лет?
– Шестнадцать.
– На Вас заглядываются?
– Да, но я поня­ла, что мой – тот, кото­ро­го я виде­ла со спины!
Я ложусь на печ­ку, не раз­де­ва­ясь, ложусь на мат­рас из соло­мы, обли­зы­ваю губы и пред­став­ляю… Ночь, тем­но, но моя белая рука хоро­шо выде­ля­ет­ся в тем­но­те. Рука малень­кая, не кре­стьян­ская. Я поло­жи­ла руку под голо­ву и поня­ла, что я счастлива…
Утром я ухо­жу, чув­ствую её взгляд, она мне смот­рит в спи­ну. Я обо­ра­чи­ва­юсь, машу ей рукой и побе­жа­ла, хочу ско­рее убе­жать, чтоб не чув­ство­вать это­го взгля­да в спи­ну, чтоб не жалеть, что ухожу!
– Куда Вы ухо­ди­те? У Вас есть дом?
– Да, я чув­ствую, что я не бед­ная, тас­каю какие-то меш­ки… это мельница!
– Так Вы ещё и меш­ки таскаете?
– Да, но это не очень боль­шие меш­ки с мукой я их пере­тас­ки­ваю. У меня белые от муки руки и моё крас­ное пла­тье тоже в муке!
– А цвет ваших волос?
– На мне белый пла­ток, завя­зан сза­ди, а на шее сего­дня у меня крас­ные бусы.
– Кто-то есть ещё?
– Отец, он навер­ху. У нас водя­ная мель­ни­ца, это юг Рос­сии, хле­ба очень мно­го и степь вокруг мель­ни­цы. Дале­ко, дале­ко лес. Мель­ни­ца одна – хутор.
– А у Вас есть бра­тья, сёстры?
– Нет, здесь нет, я сей­час здесь одна, я у роди­те­лей последняя.
– Как они к Вам относятся?
– Сдер­жан­но, они пони­ма­ют, что я взрос­лая, они дове­ря­ют мне. Я послед­ний ребё­нок в доме, они с мамой о чём-то гово­рят навер­ху, я не при­слу­ши­ва­юсь, мне нуж­но пере­дви­нуть эти меш­ки в сто­ро­ну. Я силь­ная, хотя роста небольшого.
– В семье нет раз­го­во­ров, что Вам пора замуж?
– Нет, не было. Они гово­рят о чём-то сво­ём, о каком-то муж­чине. Я при­слу­ши­ва­юсь. Это какой-то муж­чи­на, кото­рый мелет у нас муку. Стою воз­ле меш­ка и думаю – как же мне услы­шать. Подо­шла бли­же, но всё рав­но не слыш­но. Поднимаю
4
голо­ву, изо всех сил тяну шею, чтоб услы­шать, но ниче­го не раз­бе­ру. Всё, они пере­ста­ли гово­рить, уви­де­ли мой инте­рес. Я выхо­жу на ули­цу, отря­хи­ваю пла­тье, оно всё выма­за­но мукой. Села на лавоч­ку. Слы­шу шум воды, это мель­ни­ца шумит. Мне нра­вит­ся этот звук, я часто слу­шаю его, мне кажет­ся, что я хочу про­жить здесь всю жизнь! Мне хоро­шо, когда я слы­шу этот шум, как шур­шит зер­но, мне нра­вит­ся запах све­жей муки. Мне нра­вит­ся запус­кать руку в мешок с зер­ном и про­пус­кать его сквозь паль­цы… Хоро­шо! Мне нра­вит­ся, как пере­ка­ты­ва­ет­ся живая плоть зер­на в моих руках! Это одно из моих люби­мых занятий!
– Даша, а как даль­ше раз­ви­ва­ют­ся события?
– Мы живём в сте­пи на хуто­ре. Все, кто сюда при­ез­жа­ют – это един­ствен­ные люди, кото­рых я вижу.
– Они хоро­шо к Вам относятся?
– Хоро­шо, это бога­тые кре­стьяне, они при­ез­жа­ют с жёна­ми, гру­зят хлеб, а потом заби­ра­ют муку и уез­жа­ют. Вот я вижу теле­гу, нагру­жен­ную меш­ка­ми, свер­ху сидит жен­щи­на, све­сив босые ноги.
– А тот барин, кото­ро­го Вы уви­де­ли со спи­ны, он при­ез­жал на ваш хутор?
– При­ез­жал, он о чём-то раз­го­ва­ри­вал с моим отцом и уехал.
– Давай­те посмот­рим, как даль­ше раз­ви­ва­ет­ся Ваша жизнь. Про­двинь­тесь впе­рёд по эпизоду!
– Сра­зу снег. Доро­га, по кото­рой едут сани. Он при­е­хал не вер­хом, а в коляс­ке. Он с уса­ми, пар изо рта.
– Серд­це ёкнуло?
– Да, ёкнуло.
– Он Вас увидел?
– Да. Он раз­го­ва­ри­ва­ет о чём-то с отцом. Мне очень важ­но знать, о чём они говорят.
– Вам уда­ёт­ся услышать?
– Нет. Они дале­ко сто­ят. Очень тихо в сте­пи, голо­са уно­сят­ся в степь. Пыта­юсь разо­брать по губам, но,… нет,… ниче­го не пони­маю. У него усы, из-за них я вооб­ще не вижу губ. Я стою, на мне вален­ки, юбка. Ветер заду­ва­ет под юбку, мне холод­но. Но я не ухо­жу, смот­рю… Всё, раз­го­вор закон­чил­ся, он ухо­дит к сво­ей коляс­ке. Отец идёт к дому, под­хо­дит бли­же, бли­же. Я его спра­ши­ваю, «-Кто это?», «-Мест­ный барин, он живёт в трид­ца­ти кило­мет­рах от хуто­ра. Ему нуж­но смо­лоть муку». «-Но поче­му барин этим сам инте­ре­су­ет­ся?». «-Ему навер­ня­ка не это нуж­но!». Мне хорошо!
– Отец-то что-то заподозрил?
– Нет, ниче­го, я умею скры­вать всё очень хоро­шо! Всё, мы садим­ся за стол, я сни­маю верх­нюю одеж­ду. На мне при­та­лен­ная в сбо­роч­ку ове­чья дуб­лён­ка, коро­тень­кая, по бёд­ра. Руки поти­раю, мы сели и раз­го­ва­ри­ва­ем. Но я ниче­го не слы­шу, сижу, под­пе­рев голо­ву рукой, меч­таю, улы­ба­юсь и тереб­лю кон­чик косы. Хоро­шо! Хоро­шо мечтать!
– Вы не встре­ча­лись с ним позже?
– Нет, я боль­ше нико­гда его не виде­ла. Всё.
– А как же Ваша любовь, что ста­ло с ней?
– Даль­ше – поче­му-то уже вес­на, бабуш­ки боль­ше нет. Мне не радост­но от вес­ны – нет бабуш­ки. Всё… потек­ли ручьи, нозд­ре­ва­тый снег, вода. Смот­рю, а там выта­и­ва­ют листи­ки и крас­ные яго­ды. Я стою, вожу нос­ком по луже. Вижу зелё­ную тра­вин­ку, я смот­рю на неё. У меня уже нет такой печа­ли, воз­дух вды­хаю, он такой влаж­ный, тяже­ло­ва­тый немнож­ко. Снег осел. Едет кто-то. Кто же это? Кто же это? Всё, теле­гу вижу, меш­ки. Это, навер­ное, с зер­ном. Рань­ше я радо­ва­лась любо­му при­ез­же­му, а сей­час поче­му-то нет. Это пер­вая теле­га за мно­го недель… Ой! Мужик сидит, не нра­вит­ся он мне!
– Почему?
– Чёр­ные воло­сы, чёр­ные гла­за, боро­да с про­се­дью. При­бли­жа­ет­ся, при­бли­жа­ет­ся… Оста­но­вил­ся, спрыг­нул. На вид ему лет сорок, бод­рый, я его не виде­ла рань­ше здесь. Он
5
так лихо соско­чил. В руках кнут. Спра­ши­ва­ет: «-Где отец?». «-Отец навер­ху». «-Позо­ви его». Я позва­ла. Они берут меш­ки и ста­вят их под навес. Я ушла внутрь.
– Впе­чат­ле­ние, кото­рое оста­вил у Вас мужчина?
– Тяжё­лый взгляд. Он как бы из-под бро­вей смот­рит на меня – испод­ло­бья. Оста­лось непри­ят­ное чув­ство – взгляд. Это меня немно­го напу­га­ло. Он при­е­хал ещё раз на сле­ду­ю­щий день за мукой.
– Ваши ощущения?
– Он попро­сил меня помочь ему. Поло­жи­ла один мешок, потом дру­гой. Я очень силь­ная. Я почув­ство­ва­ла его. Он какой-то, не силь­ный,.. а надёж­ный. Я это почув­ство­ва­ла, но серд­це не ёкну­ло, нет. Я его почув­ство­ва­ла не как муж­чи­ну, а как чело­ве­ка. Всё, это во мне. Что-то во мне изме­ни­лось, я это почув­ство­ва­ла, это при­шло мне через руки, когда я тяга­ла с ним мешки.
– Он начи­на­ет зани­мать Ваше вооб­ра­же­ние. Вы не пыта­е­тесь выяс­нить что-то через отца?
– Пыта­юсь. Не знаю, поче­му я это спра­ши­ваю. Он гово­рит, что муж­чи­на из сосед­ней дерев­ни. Рань­ше он возил хлеб на дру­гую мель­ни­цу, но сей­час там мель­ник очень ста­рый, он пло­хо мелет. Мель­ни­ца пло­хая. Он при­е­хал сюда. Поче­му-то я думаю о нём.
– Сей­час Вам сколько?
– Два­дцать. Я не хожу в дру­гие дерев­ни, вся жизнь моя на мель­ни­це, мне хоро­шо на мель­ни­це. Он не женат, он вдо­вец, у него есть дети. Я поче­му-то думаю о них.
– Какие-то раз­го­во­ры о бра­ке были у ваших родителей?
– Они гово­ри­ли, что пора замуж выхо­дить, но не за кого, они спе­ци­аль­но мне жени­ха не иска­ли почему-то.
– А те бра­тья и сёст­ры, что живут сво­и­ми семья­ми, они счастливы?
– Они дале­ко и нико­гда не при­ез­жа­ют к нам. Но нет чув­ства, что им пло­хо. Раз­го­во­ров об их несчаст­ной судь­бе нет.
– Вы при­ме­ря­е­те эту ситу­а­цию на себя?
– Да, при­ме­ряю. И хочу, чтоб он ко мне посва­тал­ся! Всё… я очень это­го хочу!… Почему-то.
– Вы гово­ри­те об этом родителям?
– Да, гово­рю. Отец гово­рит, что он не может ему пред­ло­жить женить­ся на мне! Боль­ше мне выхо­дить замуж не за кого. Кру­гом толь­ко наша мель­ни­ца и степь! Ой… степь бес­край­няя, плос­кое всё! Ниче­го не вид­но, вез­де далё­кий гори­зонт. Уже не вес­на, уже лето. Ветер, тра­ву гнёт. Я на всё это смот­рю. Очень жар­ко. Реч­ка почти не жур­чит, пере­сы­ха­ет. Зной­ный ветер. Очень тяже­ло. У меня губы потрес­ка­лись, я их обли­зы­ваю всё вре­мя. Жар­ко… ой, солн­це, даже через пла­ток напе­ка­ет голо­ву. Я стою воз­ле мель­ни­цы и смот­рю вокруг. Мне хоро­шо, очень хорошо.
Кто-то едет. Мне нра­вит­ся, когда кто-то при­ез­жа­ет, рас­ска­зы­ва­ют ново­сти. Всё… эти гла­за… это он…
– Сей­час как он на Вас смотрит?
– Он при­е­хал без меш­ков поче­му-то, и на коляс­ке. Я ушла. Они с отцом под­ни­ма­ют­ся на крыль­цо, а я пошла в сени, пью воду, мно­го. Гло­таю её, пря­мо, ледя­ную. Пью, не напи­ва­юсь. Поче­му у меня такая жаж­да? Всё,… напи­лась, бро­си­ла ковш в боч­ку, брыз­ги во все стороны.
– Ковш деревянный?
– Да,… и брыз­ги. Губы утёр­ла, но всё рав­но горят. Слу­шаю, слыш­но хоро­шо, но смыс­ла, что гово­рят, смыс­ла – не пони­маю. Ой! Ухо к стен­ке при­кла­ды­ваю! Вся напряг­лась, уста­ла даже. Всё,… поче­му-то хлоп­ну­ла дверь. Всё,… уехал. Сижу, боюсь вый­ти, я всё поняла.
– Сватался?
– Да!
6
– Это радость?
– Да,… да,… радость, поче­му-то радость! Он же взрос­лый, в два раза меня стар­ше. Вошла, отец гово­рит мне: «-Ска­зал, что осе­нью сва­дьба». Всё. Я кру­чу косу паль­цем, смот­рю вниз, поче­му-то смот­рю на свой боль­шой палец, под­ни­маю его так. Делаю вид, что мне безразлично!
– А у самой серд­це стучит?
– Да, кру­чу палец. Делаю вид, что мне безразлично.
– Мама-то что говорит?
– Мама начи­на­ет гово­рить, как гото­вить­ся к сва­дьбе, что делать. У неё при­да­ное дав­но запа­се­но в сун­ду­ке навер­ху. Пошли наверх, откры­ли сун­дук, нача­ли всё вытас­ки­вать. Там мно­го все­го: бес­ко­неч­ное какое-то полот­но, пла­тья, мать пока­зы­ва­ет мне сва­деб­ное пла­тье, я его при­кла­ды­ваю к талии – про­хо­жу, мать худая была. Заме­ча­тель­но! Немнож­ко оно мне корот­ко­ва­тое – я выше мате­ри. Мать доста­ёт какие-то кру­же­ва и гово­рит, что сни­зу она мне их при­шьет. Ой, какие кра­си­вые! Всё,… пла­тье мне нра­вит­ся, я вер­чусь перед зеркалом.
– Красивая?
– Красивая!
– Воло­сы светлые?
– Рыжие, а губы крас­ные, яркие, пороч­ные совер­шен­но,… кошмар!
– В кого такая рыжая?
– В бабуш­ку, роди­те­ли не рыжие. Вер­нее, не рыжая, а ярко соло­мен­ная. Гла­за голу­бые, губы крас­ные и большеватые.
– Чувственные?
– Нет, не чув­ствен­ные, бес­фор­мен­ные немнож­ко, не очер­чен­ные, как буд­то бы всё вре­мя обвет­рен­ные. О, опять крас­ные бусы. На белом фоне – крас­ные бусы – кра­си­во. Всё сло­жи­ла, ещё доста­ла что-то – а, это поло­тен­це сва­деб­ное, кото­рое маме доста­лось ещё от бабуш­ки. На поло­тен­це очень кра­си­вые кру­же­ва. Оно очень вет­хое, через него про­све­чи­ва­ет моя рука. На нём выно­сят кара­вай, оно пере­да­ёт­ся по наслед­ству… О! Я уже вижу кара­вай на полотенце!
– Уже при­шла осень?
– Всё,… свадьба!
– Ваше внут­рен­нее состояние?
– Моё? Вол­ну­юсь сильно!
– Полю­би­ли уже это­го мужчину?
– Нет, я его не знаю, он боль­ше не при­ез­жал, он толь­ко при­слал сун­дук с подар­ка­ми. Жить я буду в его доме.
– Что в сундуке?
– О‑о-о! Там такие непло­хие сапож­ки на шну­роч­ках. Там два плат­ка – один белый, в розах, а дру­гой чёр­ный в огур­цах. Кисти на одном шёл­ко­вые, на дру­гом шер­стя­ные. Мне чёр­ный боль­ше нра­вит­ся! Наки­ну­ла – красиво!
– Подар­ки нравятся?
– Нравятся!
– Он состо­я­тель­ный мужчина?
– Он бога­тый, и я пони­маю, что я буду жить богато.
– Сколь­ко у него детей?
– Двое – маль­чик и девоч­ка. Маль­чи­ку шесть лет, девоч­ке – девять. Я пер­вый раз при­е­ха­ла к нему. Я в под­ве­неч­ном пла­тье. Дети… они сто­ят и на меня смотрят.
– Что в их взгля­де – затрав­лен­ность, злоба?
– Про­сто смот­рят, любо­пыт­ство. Мне их не жаль, я смот­рю на них как друг. Мы смот­рим друг на дру­га. Отец при­хо­дит и уво­дит их, вер­нее их тёт­ка, его тёт­ка. Она мне не понра­ви­лась. Всё, мы оста­ём­ся одни. Смот­рим друг на друга.
– Какой он?
7
– Ой! У меня серд­це пря­мо ёкну­ло! Слад­кое чувство!
– А взгляд испод­ло­бья, он так и остался?
– Нет, он дру­гой, он мяг­че. Вот он под­хо­дит бли­же – слад­ко… Чув­ствую руку на пле­че, пря­мо чув­ствую руку на пле­че. Мне хоро­шо! Я вижу эту руку, мне хоро­шо… слад­ко… ой… У меня аж колен­ки задрожали!
– Вы к нему припадаете?
– Нет,… я боюсь,… я боюсь… Я стою как при­ши­тая и пони­маю, что сей­час уле­чу… У него рука силь­ная. Он меня не цело­вал нико­гда! Как мне хоро­шо… Обнял… А даль­ше… всё…
– Поче­му Вы плачете?
– От сча­стья… так хорошо!
– Сколь­ко вре­ме­ни про­шло после свадьбы?
– Да уж прошло.
– Вы поня­ли, что это тот муж­чи­на, на кото­ро­го мож­но поло­жить­ся, кото­рый Вас чув­ству­ет, любит?
– Да! Я все­го его чувствую!
– А эти два­дцать лет раз­ни­цы, ощущаются?
– Нет.
– А с детьми как у Вас?
– Хоро­шо! У нас очень хоро­шие отношения.
– Вы ему кого-то рожаете?
– Да.
– Вы вско­ре после сва­дьбы забеременели?
– Да, в пер­вый раз. Он обра­до­ван. Он лас­ков со мной всё вре­мя. Я роди­ла ему девоч­ку, он рад. С его детьми мне покой­но и хоро­шо. У меня нет к ним мате­рин­ской люб­ви, я про­сто их люб­лю и всё. Они тоже. Нам всем очень хорошо!
– То, о чём Вы меч­та­ли до свадьбы?
– Да, всё так и случилось!
– Как зовут мужа?
– Сте­пан. Мне нра­вит­ся смот­реть на него, как он пово­ра­чи­ва­ет­ся, как он ходит, мне нра­вит­ся наблю­дать, как он смотрит…
– Он не жале­ет, что взял в жёны Вас?
– Нет, не жале­ет. Он гово­рит мне, что любит… И он мне такие сло­ва гово­рит, от кото­рых я про­сто умираю…
– Ну чего Вы плачете?
– Да хоро­шо мне очень! Мы одно целое!
– Как дол­го вы вме­сте, сколь­ко детей Вы ему родили?
– Тро­их детей. У меня уже седые воло­сы появи­лись, я зре­лая женщина.
– А любовь к его детям у Вас появилась?
– Да, они при­ни­ма­ют меня как мать, мы живём душа в душу. Мне уже боль­ше сорока.
– А Сте­пан жив?
– Жив, он уже ста­рик, но ста­рик по воз­рас­ту, а так, я его чув­ствую муж­чи­ной. Любовь наша сохра­ни­лась, я про­сто не могу без него жить!
– Это помо­га­ет ему быть не стариком?
– Да, да!
– Вас тре­во­жат мыс­ли, что он может умереть?
– Очень тре­во­жат! Я не думаю, как я буду без него. Я отго­няю такие мыс­ли. В нашем доме табу на эти мыс­ли. Он изо всех сил пыта­ет­ся пока­зать, что он не стар! Поче­му-то все­гда, когда я на него смот­рю, у меня всё вре­мя жаж­да. Все­гда хочет­ся воды напить­ся, во рту пере­сы­ха­ет… Думаю: «-Боже мой, неуже­ли когда-то его не будет?». Руки вижу, они боль­шие, боль­шие. Один ноготь чёр­ный, ука­за­тель­ный палец на пра­вой руке.
8
Поче­му-то смот­рю на этот ноготь и у меня любовь… Чув­ства такие яркие. Он тоже испы­ты­ва­ет такие чув­ства. Детей дома нет, они живут сво­и­ми семья­ми. Живём в доме толь­ко мы.
– Хоро­шо вам вместе?
– Очень! Очень!
– Кто из вас рань­ше умирает?
– Он.
– Как это случилось?
– Утром просну­лась, пово­ра­чи­ваю голо­ву, хочу ска­зать: «-Доб­рое утро!», взя­ла за руку, – она холод­ная… Я поче­му-то не испу­га­лась… Пусто­та… Я лежу рядом, я не вста­ла, я дер­жу его за руку… Пусто…ой, пусто как… и тяжесть… А я руку всё креп­че и креп­че сжи­маю… О‑о-о… темно…
– Когда Вы пере­ста­ли чув­ство­вать его руку? Когда Вы оста­ви­ли тело?
– Да как-то внут­ри меня что-то обо­рва­лось и пока­ти­лось вниз. Таким-то горя­чим шаром кати­лось, кати­лось… и потом… всё… пусто­та… шар выка­тил­ся из меня и всё обо­рва­лось… потом темно…
– Посмот­ри­те, какое тело Вы оставили.
– На кро­ва­ти двое.
– Опи­ши­те мне его и себя.
– Он в руба­хе, голо­ва набок, повёр­ну­та вле­во, в мою сто­ро­ну. Я рядом, на спине, дер­жу его рукой, а пра­вая све­си­лась с кро­ва­ти… Поче­му-то оде­я­ло сби­лось в сере­ди­ну, вид­но пра­вую ногу. Колен­ка при­кры­та рубаш­кой, а даль­ше – голая нога.
– Ваши ощу­ще­ния сейчас.
– Смот­рю со сто­ро­ны. Мне радост­но за этих людей. Я чув­ствую, что что-то рядом есть. Очень хоро­шо, очень теп­ло. Я пол­на спо­кой­стви­ем, сча­стьем и радостью!
– Вот сей­час, сра­зу после Вашей смер­ти, как Вы може­те оце­нить прой­ден­ную жизнь Даши? Такая инте­рес­ная смерть, ведь Вы же ничем не боле­ли. Про­сто отпу­сти­ли Душу! Какая Вы сильная!
– Если всю жизнь, то это ощу­ще­ние сча­стья, и такое же, как когда я виде­ла бабуш­ку и бежа­ла к ней точ­но так же! Как буд­то это всё вре­мя было так!
– Как дол­го Вы оста­ё­тесь воз­ле сво­е­го тела и тела Ваше­го мужа? Вам важ­но, что будет даль­ше с ваши­ми телами?
– Нет, не важ­но! Всё осталь­ное уже ерунда!
– Есть осо­зна­ние, что детей Вы поста­ви­ли на ноги?
– Да, да…
– Так рас­стать­ся с жиз­нью – это как нуж­но любить чело­ве­ка! Вы пред­став­ля­е­те, как гар­мо­нич­но вы жили?!
– Без него неза­чем даль­ше жить,… всё уже было!…
– Ваша фор­ма и цвет, после того, как оста­ви­ли тело Даши?
– Что-то зыб­кое, сире­не­ва­тое, как дым от сига­ре­ты. Он колы­шет­ся. Поле­те­ла… ввысь,… ввысь,… ввысь,… фор­ма меня­ет­ся. Я уже и не дым­ка, а облач­ко какое-то.
– Что за про­стран­ство вокруг Вас?
– Сине­ва… ой…. Оно такое, зна­е­те,… бесконечное!
– Уютно?
– Да!… Ой, как хоро­шо мне в этой сине­ве! А я бес­ко­неч­ная, мне нет конца!
– Но осо­зна­ние Ваше осталось?
– Да! Всё вокруг силь­ное, бес­ко­неч­ное, бар­хат­ное, неж­ное!… Ой, хорошо!
– Ощу­ще­ние род­но­го дома есть, что вас здесь ждут и любят?
– Есть, есть, есть!!!

Павел Сергеевич Гынгазов

Врач-сексолог, регрессолог.

Автор методики и ведущий обучающего курса

«Техника погружения в прошлые воплощения через «Остановку внутреннего диалога». 

Запись на сеан­сы и обучение