Жираф – история любви / Павел Гынгазов. Фрагмент сеанса регрессии

− То есть, мужи­ки сто­ят по кругу.
− Да, не толь­ко мужи­ки, но и сам­ки, кото­рые не очень бере­мен­ны, рядом пасут­ся.
− Хоро­шо. То есть, в это вре­мя обыч­но никто не рис­ку­ет нападать?
− Мы, во-пер­вых, зна­ем, где оби­та­ют вра­ги и поэто­му ста­ра­ем­ся уйти отту­да подальше…
− Пони­ма­е­те, насколь­ко вы мудры?
− Да, конечно.
− А то мы все вре­мя дума­ем, что люди самые муд­рые, а осталь­ные зве­руш­ки − дуры дура­ми! − Нет!

− Это я к тому, что не думайте, что вы самые умные. Уда­лось вырас­тить его, никто на него не напал?

− Нет, поку­ша­лись, но мы отби­ва­ли ста­ей сво­ей, всё нор­маль­но. У нас очень плот­ный круг друж­ный, поэто­му нам удаётся.

− То есть, вы вна­ча­ле сто­и­те мор­дой нару­жу, а когда напа­да­ют, вы пово­ра­чи­ва­е­тесь и ляга­е­те их?

− Да, так и есть. У нас шеи длин­ные, мы голо­вой кру­тим, нам всё вид­но. Это толь­ко когда пьем, пото­му что там выбо­ра нет никакого…

− Нико­го из ваших, не зна­е­те, кро­ко­дил не хва­тал, осо­бен­но моло­дых? − Нет, хва­тал, но мы как-то…
− И там отбиваетесь?
− Да, там сра­зу пово­ра­чи­ва­ет­ся, начи­на­ет лягать нога­ми зад­ни­ми, копы­та­ми.
− Хоро­шо. Когда ребе­нок рас­тет, как вы за ним сле­ди­те? Вот люди всё вре­мя сле­дят, что­бы впра­во не пошел, вле­во не пошел, что­бы не про­стыл. Как вы отно­си­тесь к сво­е­му ребен­ку, вы же его любите?

− Да, очень!

− И люби­те боль­ше, чем люди, навер­ное. А как вы ему поз­во­ля­е­те, поче­му вы ему доверяете?

− Во-пер­вых, мы всё рав­но сле­дим все. У нас нет тако­го, что это твой ребе­нок или мой, каж­дый в ста­де сле­дит за тем, кто есть рядом и поэто­му ты все­гда спо­ко­ен, зна­ешь, что защи­щен. А он дума­ет, что он сво­бо­ден, улиз­нул от роди­те­лей, наби­ра­ет­ся опыта!

− Хоро­шо. Еще были у вас дети? Кста­ти, у вас какие-то име­на есть там, может, зву­ка­ми или еще как? Как вы пони­ма­е­те, что, напри­мер, сам­ка обра­ща­ет­ся к вам? Вот эти­ми сво­и­ми виб­рисса­ми или как?

− Да, в основ­ном как-то теле­па­ти­че­ски, что ли, гла­за в глаза.
− С пяти­де­ся­ти мет­ров какое там − гла­за в глаза?
− Ну у нас глаз­ки боль­шие, хоро­шо видят.
− Гла­за по блюд­цу. Хоро­шо. Вышли из поло­же­ния. Ска­жи­те, пожалуйста, сколь­ко раз у вас ещё были дети? Вы моно­гам­ны, или надо­е­ла эта − пойду к другой?

− Да тако­го нет, что­бы надо­е­ла, но, что­бы гене­ти­ка под­дер­жи­ва­лась, меняемся.

− Ну это не озна­ча­ет, что развратник?
− Нет.
− То есть, вы рас­ста­е­тесь со сво­ей сам­кой без разборок?
− Да без, вес­на когда.
− Вырас­ти­ли, всё нор­маль­но и уже друг дру­гу как-то…
− Носи­ком нюха­ем, вды­ха­ем запах, какой подходит.
− А как запа­хи, наверху-то?
− Ну мы же накло­ня­ем­ся, у нас же шея есть!
− Всё ясно. Это я не учел. Хоро­шо. Сколь­ко раз у вас еще были дети?

Все вот эти ваши брач­ные отно­ше­ния были удач­ны­ми, успеш­ны­ми, все­гда вам уда­ва­лось отбить­ся, все­гда вам уда­ва­лось вырас­тить сво­е­го ребенка?

− Нет, быва­ли выки­ды­ши у самок, когда напа­дал лев, напри­мер, прайд нас гонял, когда бежит дол­го самка.

− Бере­мен­ная.
− Да, всё рав­но взрос­лая особь оста­ет­ся, а малыш погибает.
− То есть, он может даже во вре­мя бега выпасть?
− Нет, во вре­мя бега − нет, потом.
− Они уже мерт­вые рождаются.
− Да.
− То есть, это будет пода­рок этим агрессорам.
− Да, гие­ны съедают.
− Сколь­ко лет вы прожили?
− Сем­на­дцать, наверное…
− Как вы уми­ра­е­те? Кста­ти, ста­ри­ки у вас там есть?
− Да вот нет, осо­бо нет. Мы ухо­дим от ста­да, чтобы…
− Не мешать?
− Даже не что­бы «не мешать», а мы защи­ща­ем же друг дру­га, что­бы не под­вер­гать молод­няк опас­но­сти и ты пони­ма­ешь, что уже слаб и уходишь…
− И всё пони­ма­ют, что ты уже слаб, не толь­ко вы, но и ваши враги?
− Да…
− То есть, они уже будут сле­дить за вами и придётся ещё за вами сле­дить. Посмот­ри­те, очень муд­рую шту­ку дела­е­те, как вы ухо­ди­те? Ко всем подо­шел, поце­ло­вал, шея­ми обмо­тал, потом раз­мо­тал и ска­зал: «все, прощайте!».

− Почти так.
− Насколь­ко это пси­хо­ло­ги­че­ски тяжело?
− Я про­сто отстаю, смот­рю вслед, желаю им все­го хоро­ше­го и как-то сле­зы текут…
− То есть, они ухо­дят, и вы расстаётесь?
− Да. Ну я осо­знан­но пони­маю, что­бы не быть обузой…
− То есть, кто-то дру­гой и до вас точ­но так­же делал?
− Да, это так в нашей гене­ти­ке заложено.
− Сколь­ко вам после того, как вы оста­ви­ли стаю, уда­лось прожить?

Ведь вы же теперь такая мишень, пять мет­ров ростом?
− Какое-то вре­мя я ещё побо­рол­ся, потом про­сто устал… И вот я вижу, что я прилег.
− То есть, вы вна­ча­ле подо­гну­ли перед­ние ноги, как на колен­ки вста­ли? − Да, потом на бочок и про­сто лег, поло­жил голо­ву себе на попу. И жду .
− Вы пони­ма­е­те, что всё уже, жде­те смер­ти, или ждёте стервятников?
− Нет, я поче­му-то знаю, что при­дут львы…
− Ну вы про­сто на их территории.
− Да, наверное.
− То есть, это у вас, наверное…
− Эвта­на­зия такая.
− Дол­го вам при­шлось ждать?
− Да нет, они к ночи пришли.
− Вы пыта­лись вско­чить, бежать?
− Нет, я про­сто жду…
− Прочувствуйте это – «я про­сто жду», это пото­му, что у вас нет ника­кой силы сопро­тив­лять­ся? − Да и не надо…

− И осо­знан­но жду смерти?
− Да.
− Я пони­маю, что смерть будет не самая при­ят­ная, да?
− Да, но про­шу, что­бы толь­ко не было больно.
− Проживайте смерть. Пришли?
− Да.
− Они пони­ма­ют, что не надо тут осо­бой силы, вы уже их ждёте?
− Нет, они подо­шли, даже не рычат на меня. Про­сто подо­шли и смот­рят мне в глаза…
− Посмот­ри­те, что вы види­те в этих гла­зах? Если бы вы были живым, здо­ро­вым, они бы смот­ре­ли по-дру­го­му, они бы охо­ти­лись? − Да!

− А здесь?
− А здесь с ува­же­ни­ем смот­рят… Ну что, типа, «всё, хватит?».

− Как они уби­ва­ют вас?

− На шею бро­са­ет­ся лев.
− И пере­ку­сы­ва­ет артерию?
− Да, как-то голо­ва сра­зу − раз и всё. И я ему благодарен!
− Я пони­маю. Он сде­лал всё и очень про­фес­си­о­наль­но, вы не муча­лись! − Нет, совсем.
− У вас не выбра­сы­вал­ся адреналин?
− Нет.
− Вы уже гото­вы были, вот так слу­чи­лось. Когда вы умер­ли, посмот­ри­те, какое тело вы толь­ко что оста­ви­ли? И львы там пля­шут? − Они спокойно как-то поеда­ют меня.
− Ваше отно­ше­ние к толь­ко что остав­лен­но­му телу?
− Бла­го­дар­ность…

− Что оно носи­ло вас?
− Да.
− Ваше тело к вашим, язык не пово­ра­чи­ва­ет­ся, убийцам?
− Тоже бла­го­да­рен, что они так, «по-чело­ве­че­ски», со мной поступили. 

− Фор­ма и цвет ваш?
− Жел­тый такой, яркий жел­тый. И немно­жеч­ко охры.
− Хоро­шо. Ну охра — это полу­ча­ет­ся, корич­не­ва­тость, или серо­ва­тость?
− Нет, не серо­ва­тость, а бли­же − тем­но-жел­тый, яркий такой цвет.
− Ребят­ки-то тоже едят?
− Да, они самое вкус­ное место едят.
− Есть ощу­ще­ние, что всё в дело, что вы помог­ли и им выра­щи­вать сво­их детей?
− Да, я смот­рю на них − такие пуши­стень­кие, хоро­шень­кие. Наобо­рот, что они будут рас­ти и я им помог рас­ти, что мое тело не зря про­па­ло, не сгнило…

− Пони­ма­е­те, что говорите?
− Да!
− Не переживайте, там будет ещё, кому есть. Как дол­го вы оста­е­тесьвоз­ле сво­е­го тела? 

− Да недолго.