Ворона и Джон Смит…/ Фрагмент из сессии П.С. Гынгазова

Материал редакции

Фраг­мент из тера­пев­ти­че­ской сес­сии Пав­ла Гынгазова

Дру­зья, в про­дол­же­нии цик­ла пуб­ли­ка­ций фраг­мен­тов из сес­сий Пав­ла Гын­га­зо­ва мы рады поде­лить­ся исто­ри­ей, кото­рая демон­стри­ру­ет всю глу­би­ну и непред­ска­зу­е­мость рабо­ты с Бес­со­зна­тель­ным. Этот слу­чай уни­ка­лен, учи­ты­вая осо­бен­ность рабо­ты в дан­ной пара­диг­ме: паци­ент­ка, имея вол­ну­ю­щий ее запрос не ста­ла его озву­чи­вать, дове­рив­шись сво­е­му Бес­со­зна­тель­но­му и про­фес­си­о­на­лиз­му регрес­со­ло­га. Резуль­тат пре­взо­шел все ожи­да­ния – вме­сто одно­го вопло­ще­ния Души откры­лись два , каж­дое из кото­рых ста­ло клю­чом к пони­ма­нию её теку­щих жиз­нен­ных вызо­вов. Эти откры­тия ста­ли неожи­дан­ным, но точ­ным отве­том на невы­ска­зан­ный запрос, пода­рив паци­ент­ке инсай­ты, кото­рые, мы верим, помо­гут ей пре­одо­леть теку­щие трудности.

Этот слу­чай — яркий при­мер того, что рабо­та с под­со­зна­ни­ем тре­бу­ет от спе­ци­а­ли­ста гораз­до боль­ше, чем зна­ние тех­ни­че­ских осо­бен­но­стей мето­ди­ки. Как отме­ча­ет Павел Гын­га­зов, регрес­со­лог дол­жен быть уни­вер­са­лом во всех сфе­рах жизни!

  • Муд­рость — что­бы рас­по­знать скры­тые моти­вы Души.
  • Широ­кий кру­го­зор — от исто­рии до физио­ло­гии, ведь каж­дое вопло­ще­ние может ока­зать­ся в любой эпохе.
  • Чело­веч­ность — для созда­ния без­опас­но­го про­стран­ства, где кли­ент чув­ству­ет себя принятым.
  • Гиб­кость — что­бы адап­ти­ро­вать­ся к непред­ска­зу­е­мым пово­ро­там сессии.

«Мы нико­гда не зна­ем, в какую эпо­ху или обсто­я­тель­ства нас пере­не­сет Бес­со­зна­тель­ное в сле­ду­ю­щий раз. Поэто­му наш инстру­мент — это не толь­ко тех­ни­ка, но и откры­тость миру», — под­чер­ки­ва­ет Павел Гынгазов.

Мы особенно рекомендуем прочтение фрагментов из сессий для участников семинаров!

Для тех, кто изу­ча­ет мето­ды регрес­сив­ной тера­пии, эта сес­сия — нагляд­ный урок:

  1. Дове­ряй­те инту­и­ции кли­ен­та . Ино­гда мол­ча­ние гово­рит гром­че слов.
  2. Будь­те гото­вы к неожи­дан­но­стям . Ваши зна­ния исто­рии, куль­ту­ры или пси­хо­ло­гии могут стать клю­чом к рас­шиф­ров­ке посла­ния Души.
  3. Раз­ви­вай­те эмпа­тию . Чело­веч­ность — ваш глав­ный союз­ник в рабо­те с трав­ма­ми прошлого.

Сеан­сы тера­пев­ти­че­ской регрес­сии — это все­гда путе­ше­ствие в неиз­вест­ность. Но имен­но такие исто­рии, как эта, напо­ми­на­ют: даже без слов Душа нахо­дит спо­соб доне­сти исти­ну. Мы жела­ем паци­ент­ке сил и вдох­но­ве­ния на пути к гар­мо­нии, а участ­ни­кам семи­на­ров Пав­ла Гын­га­зо­ва — новых откры­тий в практике!

P.S. Как вы дума­е­те, какие скры­тые запро­сы может хра­нить ваше Бессознательное?

− Давай я тебе сей­час ска­жу, что меня тре­во­жит. У меня посто­ян­ное чув­ство тревоги.
− Н., это тебе не надо и мне не надо, это тре­во­жит твой умик, а мы рабо­та­ем на без умии.
− А я могу что-то сказать?
− Гово­ри.
− Есть у меня одна мысль… и мне надо от неё изба­вить­ся. Я не знаю, отку­да она при­шла и зачем она при­шла и вооб­ще, что­бы она ушла…
− Хоро­шо. Рас­сла­би­лись. То есть, ты заказ сде­ла­ла, пошли по «зака­зу»!
− Свет силь­но яркий, я его вижу.
− Какой свет?
− Кото­рый вокруг меня, лам­поч­ки горят.
− Так ты гла­за-то закрой. Пре­лесть какая. Рас­ска­зы­вай фон тво­их закры­тых глаз. Серый, тем­ный, чёр­ный, белый, крас­ный, зелё­ный, в крапинку?
− Ну гла­за-то вро­де закрыты…
− Всё нор­маль­но, не кон­тро­ли­руй, закры­ты или откры­ты гла­за, фон ска­жи мне!
− Он как сумер­ки, но такое ощу­ще­ние, что фонарь светит…
− Отку­да фонарь све­тит? Это элек­три­че­ский или газо­вый фонарь?
− Не знаю.
− На каком состо­я­нии от тебя?
− За спи­ной, далеко.
− Про­чув­ствуй­те тело, кото­рое чув­ству­ет, что у него «за спи­ной дале­ко» фонарь. Впе­ре­ди вооб­ще тем­но­та? А вот такая осве­щён­ность в какое вре­мя суток может быть?
− Сумер­ки, даже ночь…
− А како­го вре­ме­ни года? Пред­став­ля­ешь, ночь в июне, ночь в мае, ночь в декабре?
− Навер­ное, осенью…
− Там же чёр­ная ночь?
− Ой, зады­ха­юсь. Пото­му что сыро!
− А что задыхаешься?
− Не знаю…
− Это «там», уже не здесь. Что там такое, что вол­ну­ешь­ся, страш­но или нет там находиться?
− Такое чув­ство, что мок­рый асфальт, этот фонарь горит и я под ним сижу, и вро­де как окош­ко черное…
− «Я под ним сижу, вни­зу окош­ко», ты из окош­ка видишь, что ли? Про­чув­ствуй тело, кото­рое сидит — это чело­ве­че­ское, нече­ло­ве­че­ское тело? Как сидишь, на попе сидишь?
− Кош­ка.
− Кош­ка?
− Да. Вот так сидит на хвосте…
− И лапы сто­ят впе­ре­ди? Или она лежит на пузе?
− Нет, она сидит. Но такое впе­чат­ле­ние, что я её вижу!
− Про­чув­ствуй тело, кото­рое видит эту кош­ку. Кош­ка тебя видит?
− Нет.
− А кто ты? По ощу­ще­ни­ям, себя со сто­ро­ны уви­деть невозможно!
− Я опять вижу дом, окно горит, в окне девоч­ка. А я‑то где?
− А как ты смот­ришь в дом, окно выше тво­е­го уровня?
− Окош­ко ниже. Я вижу кош­ку, я вижу девочку…
− А ты ниже ещё?
− Поче­му я ниже? Я могу быть в сто­роне, но я себя не вижу!
− Себя нель­зя уви­деть. Сей­час здесь ты себя не видишь, но ты чув­ству­ешь, что ты лежишь. В каком поло­же­нии нахо­дишь­ся в эпи­зо­де? Ты гово­ришь, сидишь, как буд­то кош­ка сидит, потом ска­за­ла: «нет, я вижу кошку!».
− Я вижу кош­ку, имен­но чёр­ную кошку.
− А гла­за какие у неё?
− Да я не вижу её глаз.
− А кто их видит?
− Она сидит спи­ной ко мне…
− А что за уши?
− Тор­чат так.
− Ну они у неё какие? По её фор­ме тела внут­рен­нее состо­я­ние какое − напу­га­на, про­сто сидит смот­рит, сле­дит за мышью?
− Ни за кем она не сле­дит, она про­сто сидит…
− Как дале­ко от тебя?
− Девоч­ка даль­ше, та близко.
− А ты можешь вой­ти в эту кош­ку, можешь почув­ство­вать её изнут­ри? Вот лапы, ког­ти втя­ну­ты, хвост назад идёт или вокруг оги­ба­ет тело? Зна­ешь, как кош­ки сидят?
− Знаю.
− Или нет?
− Может быть, я тоже кошка?
− Может быть.
− Поэто­му я за ней слежу?
− Како­го пола ты кошка?
− Пото­му что как-то тело так всё, имен­но как у кош­ки, я чув­ствую, что я двигаюсь…
− Хоро­шо. Так ты идёшь сейчас?
− Такое ощу­ще­ние, что я к этой кош­ке под­кра­ды­ва­юсь, но я себя не вижу.
− Да не надо себя видеть, невоз­мож­но себя увидеть!
− Свет от фона­ря мне прям мешает.
− Здесь нету этих фона­рей. Внут­рен­нее состо­я­ние − ты идёшь, кра­дёшь­ся, что­бы её схавать?
− Нет.
− Или ты кра­дёшь­ся, что­бы ей понравиться?
− Я поче­му-то вол­ну­юсь силь­но. Навер­ное, понра­вить­ся хочу…
− Ты идёшь − такие пру­жи­ни­стые у тебя лапы, как на ходу­лях идёшь? Почув­ствуй, есть такое, или нет? Сколь­ко мож­но ходить кру­га­ми? Какие зву­ки она изда­ёт? Она тебя уви­де­ла или нет? Кста­ти, шерсть дыбом или нет на хребте?
− Нет, она повер­ну­ла голо­ву, на меня смот­рит, а я‑то кто?
− Кот, или кошка?
− Навер­ное, кот…
− Чем она пах­нет, эта кошка?
− Я попро­бо­ва­ла поню­хать, не поняла.
− Она тебя к себе близ­ко под­пус­ка­ет или нет?
− Ниче­го не вижу…
− Так ты ещё на гла­за силь­ней дави. Назад поеха­ли! Ночь, фонарь, асфальт мок­рый − про­сто дождь или пото­му что осень, или пото­му что после дождя?
− После дождя.
− Вот ты когда идёшь, лапы чув­ству­ешь, как они у тебя в воду ступают?
− Нет.
− А как, ты летишь, что ли?
− Нет, ноги не мок­нут, зна­чит, про­сто мок­ро, но воды не мно­го. Может быть, это про­сто роса…
− Может быть. Ну влаж­но, лапа­ми ощу­ща­ешь вла­гу? Ещё раз прой­ди − как ты идёшь, про­чув­ствуй лапы, или ты летишь? И когда кош­ка обра­ща­ет на тебя вни­ма­ние, она пово­ра­чи­ва­ет голо­ву к тебе?
− Ниче­го не вижу, что-то я разволновалась…
− Назад поеха­ли. Ещё раз − ночь, пом­нишь? Осень, сыро, силь­но холод­но или нету ощу­ще­ния про­хла­ды? А как ты ощу­ща­ешь − холод­но, не холод­но? Вот как чело­век понят­но − через кожу, если одеж­да сла­бая, мало, холод чув­ству­ет­ся, а ты там? Пер­вое, что приходит!
− Вооб­ще какая-то ерунда.
− Гово­ри ерунду!
− Как буд­то я этих кошек двух вижу, одна чер­ная, дру­гая серая пуши­стая и она вьёт­ся вокруг этой чёрной.
− А ты кто?
− А я свер­ху вижу.
− Отку­да сверху?
− То ли с вет­ки, то ли с фонаря.
− А как ты можешь на вет­ке или на фона­ре быть?
− Зна­чит, я птица!
− Подо­жди, почув­ствуй, как ты сидишь. Если ты пти­ца на фона­ре, ты долж­на чув­ство­вать лапа­ми фонарь. По край­ней мере, тру­бу какую-то, на кото­рой сто­ит лам­поч­ка. Если вет­ка − тоже долж­на чувствовать!
− Нет, на вет­ке, не на фона­ре. Рядом какое-то дерево.
− Ты чув­ству­ешь себя? А на дере­ве листья-то есть или нет?
− Есть, но мало…
− То есть, они уже осы­па­лись или еще не открылись?
− Почти голые, да.
− Осень? Это моло­дые, но совсем зелё­нень­кие листья, или мало и старые?
− Нет, осень, ско­рее всего…
− Внут­рен­нее твоё состо­я­ние, когда ты сидишь, что за пти­ца, боль­шая или нет?
− Вот, навер­ное, я и вол­ну­юсь. Нет, неболь­шая, навер­ное, как ворона.
− А что ты вол­ну­ешь­ся? Кош­ки тебя могут достать там, нет ведь?
− Нет, но мне поче­му-то так любо­пыт­но, я так на них смот­рю, что они там зате­я­ли. И девоч­ку я эту вижу в окне. Девоч­ка тоже за кош­ка­ми, похо­же, смот­рит. Кош­ки подра­лись. Чёр­ная кош­ка стук­ну­ла кота.
− Ну пра­виль­но. И что? Они раз­бе­жа­лись или нет?
− Да, она уходит.
− Лох­ма­тый кот ухо­дит или чёр­ная уходит?
− Нет, чёр­ная кош­ка ухо­дит, а кот сидит.
− Лад­но, а ты что? Ты там при­се­ла для того, что­бы ночь переждать?
− У меня на этом дере­ве гнездо.
− Дале­ко?
− Нет, недалеко.
− Гнез­до-то уже пустое, если это осень?
− Да.
− Ну ты обыч­но, когда ноч­лег нужен, ты сидишь? У ворон-то гнёз­да без крыш?
− Да.
− Не холод­но там бывает?
− А я в нём не сижу.
− Хоро­шо. А давай по этим ощу­ще­ни­ям воро­ны, ты како­го пола, сам­ка или самец?
− Ско­рее все­го, самка.
− А давай вер­нём­ся в май месяц, даже не в май, давай вер­нём­ся в март.
− Сам­ка, да. Я сижу в гнез­де, не яйцах.
− Это какой месяц?
− Это, навер­ное, уже не март, это уже дере­вья зелёные.
− Ещё рань­ше поеха­ли, когда ты была одна. Ты ста­рая воро­на или нет?
− Нет.
− То есть, это у тебя пер­вый брач­ный сезон? Вот смот­ри, ты живёшь себе, живёшь, обща­ешь­ся. Вы вооб­ще очень общи­тель­ные воро­ны, я так пони­маю, и бол­туш­ки. И все сказ­ки, все тай­ны − про всех всё зна­е­те, я так пони­маю. Посмот­ри, какую инфор­ма­цию вы друг дру­гу пере­да­ё­те? Насколь­ко вы муд­ры, воро­на? Осо­бен­но, когда вы в стае? Или от вас кро­ме кар­ка­нья ниче­го не узна­ё­те? Пер­вое, что при­хо­дит. На яйцах сидишь, сколь­ко яиц под тобой?
− Три.
− А как ты сидишь, что­бы не раздавить?
− Как на корточках.
− А почув­ствуй, как ты их перья­ми закры­ва­ешь, что­бы они грелись.
− И лапа­ми шевелю…
− Что­бы они поворачивались?
− Да…
− И еще, ска­жи, пожа­луй­ста, вот смот­ри, ты же зна­ешь, бол­ту­ны-яйца, есть у тебя такие или все три яйца живые?
− Я не знаю, навер­ное, все живые.
− Хоро­шо. И ещё: ты всё вре­мя сидишь или ино­гда уле­та­ешь поесть?
− Да, я ино­гда встаю, раз­ми­на­юсь даже немнож­ко отле­таю, но, что­бы куда-то дале­ко − нет.
− А есть-то надо.
− А у меня есть кавалер.
− Он приносит?
− Да, приносит.
− Какой он, посмот­ри? Вот он при­ле­тел, гла­за у него какие, как он смот­рит на тебя?
− Малень­кие бусин­ки такие круг­лые чёрненькие.
− Внут­рен­нее состо­я­ние твоё, когда его видишь?
− Теп­ло как-то внут­ри, от того, что поку­шать принёс…
− Он тебе кушать тас­ка­ет? Что тас­ка­ет кушать?
− Каких-то чер­вяч­ков, белый какой-то, тол­стый такой.
− Опа­рыш?
− Не знаю, нет, не опа­рыш, боль­ше, жир­ный такой.
− Хоро­шо. А давай ещё рань­ше вер­нём­ся, как ты с ним позна­ко­ми­лась? Это у вас какая-то общая стая или вро­де в боль­шой стае, а каж­дый отдельно?
− Мы были в стае, нас там было много.
− Там мно­го, а поче­му ты выбра­ла себе это­го, с глазками-бусинками?
− Не знаю, кру­тил­ся рядом всё вре­мя око­ло меня. Он мне гнез­до показал.
− Это он постро­ил гнездо?
− Ско­рее все­го, да, пото­му что он мне его показал!
− Ну ты его ремон­ти­ро­ва­ла или нет?
− Нет.
− То есть, что сде­лал − хорошо.
− Пёрыш­ки какие-то в гнез­де поло­жил, то есть, он гнез­до приготовил.
− Хоро­шо. Вот про­сто воро­на, лёг­кая, лета­ет хоро­шо и вот ты уже лета­ешь с яйца­ми − это тяже­ло или нет, это ощущается?
− Какое-то дав­ле­ние есть вни­зу, но лететь это не мешает.
− Хоро­шо. И что, сне­стись как, где-то здесь было или нет?
− Рядом, на ветке.
− Ты сме­ёшь­ся над ним или пла­чешь от сво­ей тяже­лой доли вороньей?
− Нет, очень всё лег­ко. И они какие-то не одно­тон­ные яйца…
− Есте­ствен­но, пёст­рые. Посмот­ри, какие, потом в интер­не­те посмотришь.
− Серень­кие с чёр­ны­ми пятнышками.
− Посмот­ришь потом. Хоро­шо, ты снес­лась, три яйца снес­ла, и что?
− Ниче­го, я на них сижу!
− Почув­ствуй, как ты садишь­ся, что­бы не раз­да­вить, не растоптать.
− Ну вот так вот, два яйца – вот так, одно под попой совсем.
− Ну счастливая?
− Ну да…
− Хоро­шо. Вот смот­ри, ты же их пово­ра­чи­ва­ешь всё вре­мя, что­бы они гре­лись. Тебя это­му никто не учил, а ты всё дела­ешь, как надо. Они живые? Как-то ты с ними обща­ешь­ся, они какие-то зву­ки изда­ют, когда рас­тут там внут­ри, твои воронята?
− Ну зву­ки не слы­шу, но такое ощу­ще­ние, что они долж­ны ско­ро вылупиться!
− Ну есть ощу­ще­ние, что они живые и долж­ны ско­ро вылупиться?
− Да.
− Хоро­шо. И когда они вылуп­ля­ют­ся, ты уле­та­ешь или ты здесь сидишь?
− Нет, я здесь сижу, пря­мо на кра­еш­ке, а они там, и я клювышком.
− Ты помо­га­ешь им раз­до­бы­вать скорлупу?
− Да.
− Они все сра­зу трое или поочереди?
− Нет, один вылез, кото­рый в этом углу сидел, вто­рой − кото­рый под попой и тре­тий, кото­рый здесь сидел.
− И что?
− Они такие хоро­шень­кие, мокренькие!
− Ника­ких волос?
− Нет, у них какие-то пёрыш­ки есть, но они такие, мокренькие.
− Это как у уток на попе?
− На цып­лят не похожи.
− Конеч­но, у них рты-то, и гла­за синие, закры­тые. Хоро­шо. Вот твои ощущения?
− Я сей­час скор­луп­ки выки­ды­ваю из гнезда.
− Пря­мо под самое гнез­до, под кор­ни дерева?
− Я не знаю, куда, выки­ды­ваю и всё, и опять на них села, что­бы им холод­но не было.
− И все будут знать, что здесь есть птен­цы, будут искать же их? Есте­ствен­но, что­бы они не про­сты­ли, не забо­ле­ли. И выкарм­ли­вать начи­на­е­те сра­зу же? Пер­вый корм при­но­сит твой супруг?
− Да, всё лета­ет, а они про­сто малень­кие ещё совсем.
− Ну у него хва­та­ет сил выкор­мить и трёх птен­цов и тебя?
− Ну они-то про­гло­ты, а я‑то уже вро­де как…
− Огра­ни­чи­ва­ешь себя в при­ё­ме пищи? Хоро­шо, вот смот­ри, они роди­лись, у них уже и гла­за откры­лись, они начи­на­ют опе­рять­ся. Уже ты ста­ла выле­тать из гнез­да, вы теперь вдво­ём кор­ми­те детё­ны­шей. Вот твои забо­ты, твоё сча­стье, твои радо­сти? Три птен­ца − уда­лось вам их всех вырастить?
− Да.
− Это пер­вый вопрос, вто­рой − насколь­ко вы друж­ны со сво­им ворОном?
− Очень друж­ны, он очень заботливый!
− Тем более, что ты ведь ниче­го от него не ждёшь, он про­сто дела­ет и дела­ет всё вре­мя, как надо. Полу­ча­ет­ся, всё вре­мя тебе впрок.
− А я когда уле­таю, когда птен­цы под­рос­ли − он с ними остаётся.
− Боит­ся?
− Ну они же малень­кие ещё. Он их учит летать. Одно­го под­толк­нул на край.
− И пря­мо столкнул?
− Не стал­ки­ва­ет, тот сидит, балансирует.
− Он же ещё кры­лья учит­ся раскрывать.
− Что-то я заволновалась…
− А поче­му, что там есть?
− Не знаю.
− Все три птенца?
− Может быть, вол­но­ва­лась из-за него, кото­рый на краю сто­ит, что он ещё совсем маленький?
− Ну кры­лья-то есть?
− Есть, но они ещё совсем…
− И что, он пада­ет, что ли?
− Я не вижу, пада­ет, или нет, но что-то мне вол­ни­тель­но. Нет, сто­ит пока.
− Ну ты его под­пих­ни клю­вом в гнез­до. И что, всё нор­маль­но? Тебе уда­лось, или вам вдво­ём, выве­сти их до слёт­ка, когда они поки­ну­ли гнездо?
− Да.
− Рас­ска­жи, как это случилось.
− Они уже боль­шие и они не поле­те­ли вна­ча­ле, они вна­ча­ле про­сто по вет­кам скачут.
− Они ска­чут по вет­кам на зем­лю или нет?
− Нет. не на зем­лю, имен­но про­сто из гнез­да и по вет­кам близлежащим.
− И как, сколь­ко это уже недель про­шло, когда они поле­те­ли? Они же не смог­ли вер­нуть­ся, при­ле­теть в гнез­до опять или смогли?
− Я не знаю, сколь­ко по вре­ме­ни прошло…
− А вот ещё один вопрос: воро­ны обыч­но сво­их птен­цов, уже когда они выле­те­ли, когда они ста­но­вят­ся почти как воро­ны, но малень­кие, дети ещё − они их не дер­жат на дере­вьях, они сами лаза­ют где-то в тра­ве. Они уже уме­ют лететь, если что − они уле­тят, но они по зем­ле шаста­ют, не по вет­кам. Есть такое, что где-то с ними на зем­ле, в траве?
− Не знаю, ты вро­де как под­сказ­ку мне дал, но я не могу ска­зать. Про­сто вижу одно­го, что он по вет­кам ска­чет, мы вро­де бы рядом, за ними наблю­да­ем и они вро­де как пыта­ют­ся летать, но имен­но пока в рай­оне дере­ва. Они, навер­ное, ещё совсем маленькие…
− Может быть. Ну вы же ещё их кор­ми­те всё время?
− Ну да.
− Или они при­хо­дят: «ну-ка, дай поесть, нам неохо­та самим ловить!»?
− Нет, они ещё совсем малень­кие. Боль­ших я не вижу…
− А давай, когда им уже ста­ло по меся­цу, июнь месяц кончается.
− На зем­ле ска­чут и пыта­ют­ся что-то с зем­ли сами уже искать…
− Посмот­ри, ты на них смот­ришь − любу­ешь­ся ведь?
− Ну да.
− Они же все кра­сав­цы, воро­ное кры­ло такое, чёр­ные красавчики.
− Нет, они не чёр­ные, воро­ны они, брю­хи серые, кры­лья чёр­ные. И голов­ки тёмненькие.
− Ну с любо­вью же смот­ри­те, кра­сав­цы? Посмот­ри, почув­ствуй эту любовь.
− Конеч­но, я их люблю!
− А муж-то как с ними?
− Он уже изда­ле­ка смот­рит, его уже рядом вро­де, как и нет.
− А ты, мать, ведёшь их до кон­ца, что­бы они взле­те­ли и улетели?
− Ну не то, что­бы дале­ко, но не рядом.
− Ему уже не так акту­аль­но, кор­мить − они сами уже уме­ют кор­мить­ся, если что − вы може­те покор­мить, но это уже не так акту­аль­но, они взрослеют?
− А спим мы уже не в гнез­де, а про­сто на ветках.
− Я где-то вычи­тал, что воро­ны вос­пи­ты­ва­ют сво­их детей на зем­ле, поэто­му я тебя и спро­сил. Где-то вычи­тал, что, «если вы най­дё­те воро­нён­ка на зем­ле, не сажай­те его на вет­ку, он всё рав­но потом на зем­лю пере­прыг­нет. Пото­му что они в тра­ве лаза­ют». Вот я тебя поэто­му и спро­сил. Хоро­шо, вот смот­ри, когда уже пере­ста­ла за ними сле­дить, когда уже поня­ла, что мате­ри­ны забо­ты завер­ши­лись и ты свободна?
− Да, немнож­ко тоск­ли­во так, но что самое инте­рес­ное − ворОн-то со мной!
− По всей види­мо­сти, моно­гам­ные вы птицы.
− Они уже боль­шие, они уже уле­та­ют, уже сами по себе…
− Ну они вас как-то признают?
− Ну какое-то вре­мя ещё неда­ле­ко от нас.
− А потом уже всё?
− Да.
− Хоро­шо. Ну это не силь­но тоскливо?
− Тоск­ли­во.
− А поче­му? Хоте­ла быть веч­ной мамой?
− Не знаю, как-то немнож­ко грустно…
− Ну так ворОн с тобой.
− Ну да, ещё навысиживаем…
− Конеч­но. Хоро­шо, ска­жи, пожа­луй­ста, а там, где ты живёшь − это при­мер­но какая широ­та, какая часть зем­но­го шара?
− Я не знаю, какая часть, но лес в основ­ном лиственный.
− Хоро­шо. И ска­жи, пожа­луй­ста, зима там быва­ет, холодно?
− Да.
− Прям со снегом?
− Не совсем холод­но, но со сне­гом − да и дере­вья голые, без листьев бывают.
− А пом­нишь, нача­ли с того, что ты гово­ришь, сидишь на вет­ке, сле­дишь за кош­ка­ми? Что там сиде­ла? Или это вет­ка, где ты спишь? Ты гово­ри­ла, там гнез­до моё.
− Ну навер­ное, да. Зна­чит, это в горо­де где-то…
− Ну мало ли, в горо­де пол­но дере­вьев, пар­ков вся­ких. Хоро­шо. А зимой вы со сво­им супру­гом тоже где-то вме­сте летаете?
− Да, в горо­де живём и город не ста­рин­ный, не ста­рый, но может, где-то два­дца­тые-трид­ца­тые, может, даже нача­ло века, пото­му что фонарь такой, от кото­ро­го свет.
− Газо­вый?
− Я не знаю, газо­вый, не газо­вый, но свет чёр­но-жёл­тый, не элек­три­че­ский. И девоч­ка в окне.
− В несо­вре­мен­ной одежде.
− Да, с косич­ка­ми вокруг голо­вы и пла­тьиш­ко у неё в кружавчиках.
− Хоро­шо. Ска­жи­те, пожа­луй­ста, мно­го раз у вас ещё были потом­ства, птенцы?
− Да.
− Счаст­ли­вы?
− Да.
− Вот смот­ри­те, живё­те уже дав­но друг с дру­гом, уже зна­е­те друг дру­га − есть ощу­ще­ние, что хоро­ший у меня ворОн?
− Да, хоро­шо, теп­ло какое-то душевное…
− В гла­за посмот­ри. Почув­ствуй это душев­ное теп­ло, какое ты ему даёшь, какое он тебе даёт, насколь­ко это при­ят­но. То есть, вы напол­не­ны оба любо­вью друг дру­га, я так пони­маю. Есть это?
− Да!
− Хоро­шо. И ска­жи, пожа­луй­ста, вам уда­ёт­ся дожить до есте­ствен­но­го окон­ча­ния жиз­ни, вы уми­ра­е­те сво­ей смер­тью, или кто-то из вас раньше?
− Ско­рее все­го, он рань­ше, пото­му что я его вижу сверху.
− Мёрт­вым?
− Да.
− А что слу­чи­лось с ним?
− На какой-то мусор­ной куче лежит, а что слу­чи­лось − не знаю…
− А вот смот­ри, у вас было мно­го раз потом­ство, никто из ваше­го потом­ства с вами не обща­ет­ся? Отпу­сти­ла и забыла?
− Нет.
− Не общается?
− Ну мы все при­мер­но в одной стае.
− Какие-то дру­же­ские обще­ния не поддерживаете.
− Да, каких-то род­ствен­ных. Мы все вме­сте вро­де как дру­жим и, если что и помо­га­ем друг дру­гу, выру­ча­ем друг дру­га, но как у людей − это­го нету − что это мой сын, это моя дочь.
− Хоро­шо. А вот ска­жи, пожа­луй­ста, ты виде­ла когда-нибудь, вот у нас − все хоро­шо и вдруг соби­ра­ет­ся целая стая ворон и гал­дят часа пол­то­ра − быва­ет такое у вас?
− Вот я и гово­рю, да!
− Для чего вы соби­ра­е­тесь? Не про­сто же так, кому-то кости помыть?
− Мне поче­му-то при­шла такая мысль: «это при каких-то пере­ме­нах пого­ды, какие-то изме­не­ния долж­ны произойти!».
− Изме­не­ния погод­ные или социальные?
− Ско­рее все­го, погод­ные, что-то слу­чит­ся, с пита­ни­ем будет хуже, где-то надо искать место.
− То есть, вы это предчувствуете?
− Да.
− А как? Давай сей­час, попро­буй. Вот ты воро­на, и вы собра­лись, и ты зна­ешь, что вы собра­лись, пото­му что будет бес­кор­мие − как ты почув­ство­ва­ла это? И есть у чело­ве­ка, вот у Н., может быть, хоро­шо забы­тое это чув­ства? Можешь ты его вос­ста­но­вить или нет, это предвидение?
− Как ска­зать, начи­на­ет­ся какая-то все­об­щая тре­во­га, начи­на­ют волноваться.
− Но ты улав­ли­ва­ешь эту все­об­щую тревогу.
− Да, когда все начи­на­ют вол­но­вать­ся, все кри­чат, мечут­ся, как буд­то как обсуж­де­ние какое-то идёт – «куда же мы пой­дём, где мы будем зиму зимовать?».
− То есть, вы реша­е­те, собра­ние такое?
− Да. И поче­му-то мне пред­став­ля­ет­ся, что какие-то поля, у доро­ги поля, что может быть там нуж­но, имен­но не в горо­де, почему-то.
− Я пони­маю. Это не пред­став­ля­ет­ся, это вы теле­па­ти­че­ски всё друг дру­гу объ­яс­ня­е­те. А я хочу, что­бы ты поня­ла нача­ло самое − отку­да, что застав­ля­ет вас соби­рать­ся в эти стаи?
− А есть кто-то старший.
− А кто старший?
− Ворон какой-то старший.
− Ну ворон − это такая же серая ворона?
− Да.
− А что ему дано боль­ше, чем вам?
− Ско­рее все­го, какой-то муд­ро­сти, что ли…
− Ну ты же уже сама не малень­кая, ты уже муд­рая воро­на, посмот­ри — вот та муд­рость, кото­рая есть у него, есть она у тебя? Она, может быть, про­сто не вос­тре­бо­ва­на, но есть она у тебя?
− Ско­рее все­го, есть но я не имею пра­ва её проявлять!
− А почув­ствуй, когда она есть. Вы же все начи­на­е­те пони­мать оди­на­ко­во, про­сто одно­му раз­ре­ше­но гово­рить, ина­че у вас будет базар и рынок!
− Да.
− Ну раз у тебя появ­ля­ет­ся это чув­ство, начи­на­ют все сле­тать­ся − так ведь? Почув­ствуй это, пред­вест­ник собра­ния, пред­вест­ник тре­во­ги. Вы же живё­те и живё­те, – «кар­каю да летаю» − а вы же очень чут­ко живё­те − всё ощу­ща­е­те, всё чув­ству­е­те, всё види­те. Я хочу, что­бы ты, Н., про­чув­ство­ва­ла, как ты, воро­на, ощу­ща­ешь окру­жа­ю­щий мир. Он же для тебя как книж­ка откры­тая, кото­рую ты уме­ешь читать. Никто не зна­ет, что будет голод, а вы уже зна­е­те, у вас есть какие-то при­чи­ны, какие-то знания!
− Это не зна­ния, это как интуиция…
Я хочу, что­бы ты вклю­чи­ла сей­час в себе, Н., эту воро­нью инту­и­цию. Толь­ко не кар­кай. Как ты можешь верить сво­ей инту­и­ции? У нас тоже быва­ет по жиз­ни очень мно­го инту­и­ции, но мы же ей не верим, это­го быть не может, а ока­зы­ва­ет­ся, всё так и есть! Я хочу, что­бы ты это поня­ла, осо­зна­ла и суме­ла пере­ве­сти на осо­знан­ный уро­вень Н. эту интуицию.
− Пред­чув­ствие тре­во­ги, кото­рое Н. сей­час и муча­ет, на самом деле.
− Посмот­ри, я тебе гово­рю, что Бес­со­зна­тель­ное даст то, что надо. Вот смот­ри, вы, воро­ны, я спро­сил, когда у вас быва­ют сбо­ри­ща. Ты гово­ришь, что это про­сто инту­и­ция, пред­чув­ствие тре­во­ги. И я хочу, что­бы ты, Н., смог­ла это ощу­ще­ние инту­и­ции, пред­чув­ствия тре­во­ги, вос­при­ни­мать в теле Н.. И не про­сто вос­при­ни­мать, что сей­час будет пло­хо и всё, а ещё и пони­мать и устра­нять! Посмот­ри, сколь­ко там было этих непред­ви­ден­ных и ненуж­ных, нега­тив­ных кар­тин жиз­ни − голод, холод, ещё что-то. А вы всё пере­жи­ли. Отче­го спа­са­ет эта инту­и­ция? И вы ведь пере­жи­ва­е­те не пото­му, что это ска­зал ваш самый глав­ный ворон, самая муд­рая ворона!
− Ну поче­му мы и соби­ра­ем­ся в стаи, пото­му что у каж­до­го это есть, но надо, что­бы кто-то пер­вый «про­ку­ка­ре­кал», пото­му что так поло­же­но, так при­ня­то, что есть глав­ный, он пока не даст коман­ду, никто ничего.
− Но вы все чув­ству­е­те так­же, как и он?
− Да.
− Полу­ча­ет­ся, тебе, в общем-то, и не нуж­на коман­да, пото­му что даже если вы не собе­рё­тесь в кучу и не про­кар­ка­е­тесь, вы всё рав­но буде­те делать так, как у вас запи­са­но в этой инту­и­ции, так ведь? А у вас запись, полу­ча­ет­ся, одна и та же у всех!
− Ну запись одна и та же, но без коман­ды, всё рав­но выжи­вем, конечно…
− У тебя сей­час нет коман­ды, я хочу, что­бы ты про­сто мог­ла понять и пове­рить, вот ты воро­на, кто-то ска­зал, что так надо сде­лать − а у тебя так и было внут­ри зало­же­но. Я хочу, что­бы ты научи­лась верить той инту­и­ции, кото­рая есть у тебя и кото­рая пол­но­стью сов­па­да­ет с инту­и­ци­ей ваше­го главного.
− Я поня­ла, я долж­на пове­рить сама в себя, а не в само­го главного.
− Конеч­но. Это может быть?
− Может!
− Вот та тре­во­га, с кото­рой ты сюда при­шла, отпу­сти­ла? Или сей­час будешь ещё надумывать?
− Ну она не отпу­сти­ла, сдав­ли­ва­ние в гру­ди до сих пор при­сут­ству­ет, то, что вызы­ва­ет у меня чув­ство тре­во­ги, оно вызы­ва­ет имен­но сдав­ли­ва­ние в груди.
− А вот это ощу­ще­ние сдав­ли­ва­ния в гру­ди, про­чув­ствуй его и поеха­ли в то вопло­ще­ние, где оно впер­вые было опре­де­ле­но, улов­ле­но, про­чув­ство­ва­но, осо­зна­но. Поеха­ли, кто ты, что вокруг тебя?
***
− Мне пред­ста­ви­лось, пом­нишь, я как-то дав­но у тебя была и я была муж­чи­ной в Англии и в рас­ще­ли­ну провалилась.
− Мы туда и попали?
− Да.
− Зна­чит, тогда не доработали…
− Да, Ю. при­шёл и мы прервались.
− Он сего­дня не придёт?
− При­дёт.
− Я его выго­ню. Хоро­шо, поеха­ли, что ты за мужчина?
− Это моло­дой человек.
− «Я», пер­вое лицо.
− Да. Мне сем­на­дцать-восем­на­дцать лет, рабо­таю в горо­де в Чикаго.
− Это не Англия, это Америка!
− Да, рабо­таю на метал­лур­ги­че­ском заво­де. И я при­е­хал в отпуск к сво­им роди­те­лям. Такой кар­тон­ный неболь­шой чемо­дан и надо было от стан­ции идти через лес, вдоль реки и на меня напа­ли двое. Я от них убе­гал и там берег такой высо­кий, я по это­му бере­гу заби­рал­ся и там была рас­ще­ли­на, и я в неё про­ва­лил­ся… Это с тех пор, но я сей­час опять всё это вспо­ми­наю. Я туда провалился.
− Чемо­дан с тобой вме­сте упал?
− Нет, чемо­да­на уже не было, они ото­бра­ли чемо­дан. И мне тяже­ло дышать, пото­му что щель очень узкая, я вылез­ти отту­да не могу…
− И она всё ниже и уже?
− Да. Меня нача­ли искать, вол­но­вать­ся. Жена стар­ше­го бра­та. И они шли по бере­гу навстре­чу меня искать, и она уви­де­ла навер­ху на пес­ке кеп­ку. Когда я упал, кеп­ка с голо­вы слетела…
− Поеха­ли назад чуть-чуть.
− Это было последнее…
− Ты про­ща­ешь­ся с жиз­нью, ты туда попал. Вот ты бежишь, про­ва­ли­ва­ешь­ся, силь­но обдираешься?
− Нет, там кор­ни и берег в основ­ном пес­ча­ный поче­му-то. А что за река − не знаю.
− И застре­ва­ешь. Есть ощу­ще­ние, что задыхаюсь?
− Тяже­ло дышать…
− Пото­му что ты не можешь вдохнуть.
− Да.
− Но каж­дый раз, так­же, как удав, с каж­дым выдо­хом ты всё глуб­же и глуб­же опус­ка­ешь­ся. Обра­ти вни­ма­ние, вот этот ужас, кото­рый тебя начи­на­ет охватывать.
− Обид­но то, что руки…
− Не могут ниче­го сделать?
− Да, я уже глу­бо­ко, я уже за край даже не могу заце­пить­ся, что­бы выбрать­ся. И тяже­ло дышать…
− Вот это – «тяже­ло дышать» − ещё раз обра­ти вни­ма­ние. Я боюсь выды­хать − полу­ча­ет­ся, пото­му что каж­дый раз, как я выды­хаю, моё тело ста­но­вит­ся мень­ше и я про­ва­ли­ва­юсь на мил­ли­метр глуб­же. Пото­му что я пыта­юсь вдох­нуть, я уже на этот мил­ли­метр не могу вдох­нуть, пото­му что мне не даёт, как удав сдав­ли­ва­ет свои коль­ца. Ты зады­ха­ешь­ся таким обра­зом. Есть это или нет?
− Да!
− Про­чув­ствуй этот ужас. И уже крик­нуть-то нельзя.
− Да, кри­чать не могу…
− Сдав­ле­но всё?
− Да.
− Ты вдох не можешь сделать?
− Толь­ко поверх­ност­ное дыха­ние какое-то.
− Да. Вот сей­час у тебя вна­ча­ле сопро­тив­ле­ние идёт – «хочу жить!», потом ты начи­на­ешь уста­вать. Появ­ля­ет­ся чув­ство сми­ре­ния, при­я­тия того, что смер­туш­ка моя при­шла? До этой сте­пе­ни отча­я­ния дошёл или нет?
− Ино­гда такие мыс­ли посе­ща­ют, но вообще…
− Ещё сопротивляешься?
− Да.
− Хоро­шо. И вот когда ты понял, что, кажет­ся, тебя обна­ру­жи­ли − как они мог­ли тебя выта­щить? Ты же там глу­бо­ко уже ушёл.
− Тащит меня эта девуш­ка, она здо­ро­вая такая.
− Как она туда мог­ла опуститься?
− Вот за это место, за куртку.
− То есть, не так глу­бо­ко, мож­но рука­ми ещё достать?
− Да. Про­сто мне рука­ми не за что там было схватиться.
− Да, они у тебя по швам, нику­да не под­ни­ма­ют­ся. Почув­ствуй, когда ты понял, что к тебе спа­се­ние при­хо­дит. У тебя появ­ля­ют­ся какие-то ещё силы на послед­ние рывки?
− Да, я пыта­юсь ей помочь, слы­шу ещё голо­са, пото­му что она вро­де как не одна, уже ещё кто-то и вдво­ём они меня вытаскивают!
− Делай пер­вый вдох глу­бо­кий, когда ниче­го не сдав­ли­ва­ет, когда мож­но дышать столь­ко, сколь­ко ты хочешь, аж до головокружения.
− Да так оно и полу­ча­ет­ся, что голо­ва начи­на­ет кружиться!
− Пони­ма­ешь, что ты сей­час избе­жал смерти?
− Да.
− А имя твоё как?
− Джон.
− Хоро­шо.
− Джон Смит.
− Смит — это фами­лия или имя?
− Фами­лия.
− И что, Джон, это тебе было сколь­ко лет? Ты же совсем моло­дой ещё?
− Да, лет семнадцать-восемнадцать.
− Чемо­дан твой так и не нашёл­ся, его укра­ли, отобрали?
− Нет, он валял­ся, уже разо­бран­ный и на чемо­дане какие-то кар­тин­ки налеплены.
− Ты кото­рые лепил.
− Конеч­но!
− Хоро­шо. А кем ты был в Чикаго?
− На каком-то заво­де, горя­чее про­из­вод­ство какое-то, пото­му что в цехах очень жарко.
− То есть, какие-то ста­ле­пла­виль­ные, сталелитейные?
− Да.
− Хоро­шо.
− И боль­шие, как кра­ны есть и такой цех большой…
− Хоро­шо, ска­жи, пожа­луй­ста, Джон, как вооб­ще жизнь твоя, уда­лась или нет? Уда­лось заве­сти семью с жен­щи­ной, кото­рую ты полюбил?
− Да, семья, двое детей. Жили в таком доме, такой длин­ный коридор.
− Как барак?
− Как барак, но он не одно­этаж­ный. Там ком­на­та, захо­дишь, здесь вро­де, как и при­хо­жая, и тут вро­де как сра­зу и кух­ня, так ещё ком­на­та и ещё. А вот где туа­лет − не знаю. Навер­ное, в кори­до­ре где-то.
− Твоя рабо­та как, тебе уда­лось чего-то добиться?
− Да шиб­ко-то нет…
− Или каким при­шёл на рабо­ту, таким и рабо­тал всю жизнь?
− Я не вижу пока. Я толь­ко вижу этот дом, дети вро­де малень­кие, два мальчика.
− Жена-то какая? Счаст­лив ты в семье, кото­рую создал?
− Нет.
− Или вокруг вез­де хоро­шо, а у меня одно­го плохо?
− Не пло­хо, нор­маль­но, как долж­но быть − семья, рабо­та, дети…
− Ну с женой у тебя хоро­шие отношения?
− Дру­же­ские. Не могу понять, рабо­та­ет она или не работает.
− Двое детей, может, и не рабо­та­ет, может их вос­пи­ты­вать. Хоро­шо. Ска­жи, пожа­луй­ста, кто из вас рань­ше умирает?
− Я поче­му-то вижу над­гроб­ный камень.
− Свой?
− Да.
− Читай.
− Джон Смит.
− Там бук­ва «Т» послед­няя или «h» сто­ит ещё за ней?
− Т.
− Одно Т или два?
− Одно. И поче­му-то дата 1700 − не может это­го быть!
− Нача­ло Америки.
− 1786–1825 или 23. Совсем молодой!
− Поче­му умер-то? Полу­ча­ет­ся, трид­цать девять лет.
− Очень тяжё­лая рабо­та. Или что-то слу­чи­лось, пото­му что тяже­ло дышать…
− Так там, может быть, и на про­из­вод­стве какие-нибудь испа­ре­ния, соли, ещё что-то…
− Навер­ное.
− И лёг­кие, как бочо­нок, грудь, раз­ду­тая во все сто­ро­ны. Рас­ска­жи мне о сво­ей смер­ти, Джон.
− Вооб­ще что-то на заво­де слу­чи­лось. Пото­му что я вижу себя в спе­цов­ке, я лежу в цеху, и жен­щи­на надо мной плачет.
− Жена?
− Да. Но я не мёрт­вый, я дышу, но тяжело…
− А давай в утро это­го дня, когда ты при­шёл на рабо­ту. Что там слу­чи­лось, посмотри.
− Какая-то ава­рия, какой-то взрыв был, какой-то котёл взо­рвал­ся. Всё-таки там металл был.
− Тебя обо­жгло или про­сто взрыв­ной вол­ной куда-то кинуло?
− Ско­рее все­го, взрыв­ной вол­ной и рани­ло в грудь, поче­му грудь болит?
− Болит − пото­му что там рана на физи­че­ском уровне или про­сто ушиб сильный?
− Ушиб, раны нет.
− То есть, там рёб­ра сломались.
− Силь­но болит грудь!
− Может, гру­ди­на сломалась.
− И там ещё есть люди, лежат…
− Тоже также?
− Да.
− Ну они ещё живы?
− Не знаю.
− Тебе уже не до них. Ска­жи, пожа­луй­ста, тебе уда­лось выжить в этой аварии?
− Нет.
− Опи­ши мне свою смерть.
− Смерть на боль­нич­ной койке.
− То есть тебя пере­вез­ли всё-таки, смог­ли довез­ти до больнички?
− Да, но поче­му-то всё такое невзрач­ное вокруг…
− А что ты хоте­ла, в тыся­ча семи­со­тые годы, нача­ло тыся­ча вось­ми­со­тых. Жена рядом?
− Да, рядом. Сидит, пла­чет, за руку держит.
− Она пони­ма­ет, что ты ухо­дишь уже?
− Да, и что ей одной, дети малень­кие ещё…
− И ты это тоже пони­ма­ешь. Как ты уми­ра­ешь? Вот смот­ри, у тебя где-то что-то болит, я так пони­маю? Там мог­ли лёг­кие болеть, и рёб­ра, если сло­ма­лось что-то там, мог быть пнев­мо­то­рекс, поэто­му не хва­та­ет дыха­ния, пото­му что лёг­кие пло­хо рабо­та­ют, не рас­тя­ги­ва­ют­ся. Най­ди момент, когда ты пере­ста­ёшь чув­ство­вать непри­ят­ные ощу­ще­ния в теле, когда пере­ста­ёшь его ощу­щать, когда ста­но­вит­ся спо­кой­но и тихо. Най­ди этот момент, сво­ей смер­ти. Получилось?
− Да.
− Ну рассказывай.
− Хоро­шо…
− Что хорошо?
− Мне хорошо!
− Во-пер­вых, отку­да ушла Душа, из какой части тела она вышла? Из гру­ди, из головы?
− Из гру­ди откуда-то…
− Хоро­шо. Фор­ма и цвет того, что вышло из тела, Души твоей?
− Она какая-то двухцветная.
− Как понять – «двух­цвет­ная» − «инь» и «ян»?
− Жёл­то-голу­бая.
− Ну не сме­шан­ные или пере­ли­ва­ет­ся то тем, то другим?
− Пере­ли­ва­ет­ся. Как перламутр.
− Отлич­но. Опи­ши мне, пожа­луй­ста, тело Джо­на, кото­рое ты толь­ко что оста­вил, какое оно? Крепкое?
− Да, высо­кий, креп­кий муж­чи­на, ну я бы не ска­за­ла, что сухо­ва­тый, какие-то серые шта­ны и поче­му-то рубаш­ка и всё рав­но курт­ка. Зна­чит, все-таки при­вез­ли в боль­ни­цу в курт­ке. Волос свет­лый, с седи­ной, но свет­лый, русый.
− Гла­за откры­ты, закрыты?
− Закры­ты.
− Выра­же­ние лица?
− Спо­кой­ное.
− Хоро­шо. Вот сей­час, когда ты толь­ко что умер, ты отлич­но зна­ешь, смо­жет жена твоя под­нять детей, или всё, что ты делал, ста­рал­ся для семьи, для детей − пра­хом пойдёт?
− Нет, всё будет хорошо!
− То есть, ты хоро­шую осно­ву заложил?
− Да, мне кажет­ся, она вый­дет замуж ещё раз и всё у неё сложится.
− Ну это же нор­маль­но, или ты сто­ишь там сей­час: «ну толь­ко попробуй!».
− Нет.
− Хоро­шо. Ска­жи, пожа­луй­ста, а давай вер­нём­ся в воро­нью жизнь. Мы уви­де­ли, что погиб твой ворон, а ты как умерла?
− Меня застре­ли­ли, из воздушки.
− Про­сто так?
− Да.
− Ты не обра­ти­ла вни­ма­ние, пото­му что они же муд­рые очень, воро­ны, и с такой пал­кой − это уже опас­но? Или ты поло­жи­лась, что не дой­дёт до тебя?
− Я её и не видела.
− А куда попа­ла пуля?
− Сни­зу так.
− Где живот?
− Да.
− Вот там, где попа­ла пуля, у Н. есть какое-нибудь пят­ныш­ко, родин­ка, шра­мик, болячки?
− У меня весь живот раз­ре­зан­ный, я не знаю.
− А до того, как раз­ре­за­ли весь живот? Или живот раз­ре­за­ли пото­му, что там что-то болеть нача­ло, как после воро­ньей смерти?
− Не знаю, ниче­го у меня, по-мое­му, на теле нету.
− Хоро­шо. Вот смот­ри, ты умер­ла, воро­на, а пом­нишь, ты мне гово­ри­ла, когда вы встре­ти­лись, аж до виб­ра­ций при­ят­но, когда встре­ти­лись с воро­ном? При­гла­си сей­час сво­е­го воро­на, с кото­рым вы про­жи­ли столь­ко мно­го лет. При­шёл он? Кото­ро­го и ты люби­ла, и он тебя любил. Пришёл?
− Да!
− Вот сей­час ска­жи всё, что ты не успе­ла дого­во­рить, ты, воро­на, с ним. Пото­му что он так у тебя и сидит недо­ска­зан­ный, завер­ши гештальт. Ска­жи, что ты не успе­ла ска­зать, пото­му что вдруг его нашли на помой­ке. Убил его кто-нибудь, навер­ное, тоже? И пом­нишь, ты гово­ри­ла, что «аж до дро­жи», эта любовь, такое при­ят­ное ощу­ще­ние, виб­ра­ция. Я сей­час про­шу тебя, пожа­луй­ста, будь добра − всю ту любовь, кото­рую он давал тебе − вер­ни ему, всю ту любовь, кото­рую ты дава­ла ему − забе­ри себе. Это не зна­чит, что вы буде­те друг дру­га не любить, нена­ви­деть − нет, вы буде­те любить друг дру­га всё так же, про­сто каж­дый из вас будет цель­ный. Понятно?
− Да.
− Делай. Не бой­ся, если вдруг что-то тебе не понра­вит­ся − мы всё вер­нём на кру­ги своя, но обыч­но никто не воз­вра­ща­ет, пото­му что ста­но­вит­ся луч­ше. Получилось?
− Да.
− Всё отда­вай, не остав­ляй себе ни капель­ки, и всё заби­рай. Полу­чи­лось, полег­ча­ло? А теперь поеха­ли в тело Джо­на. Пом­нишь, ты гово­ришь, бело-голу­бой пере­лив­ча­тый, как пер­ла­мутр? Вот сей­час, когда ты толь­ко что оста­ви­ла тело Джо­на, Душа, кото­рое спо­кой­но оста­лось, нету ужа­са, нету стра­ха, про­сто оста­лось − твоё отно­ше­ние к нему?
− Жал­ко.
− Ну если жал­ко − вер­нись, помо­ги ему дожить.
− А зачем?
− Ну отку­да я знаю, если жал­ко! Или уже не полу­ча­ет­ся возвращаться?
− Не то, что не полу­ча­ет­ся, про­сто такая жизнь, как у него…
− Он же не пони­мал, что мож­но жить как богатый.
− Пони­мал, ну не как бога­тый. У них были хоро­шие отно­ше­ния с женой, но люб­ви не было…
− Ну так что, вас там насиль­но женили?
− Нет.
− Глу­би­ны отно­ше­ний не было?
− Не было, как у воро­ны с ворОном!
− У воро­ны с ворО­ном было?
− Да, а у них не было.
− А что тут не сде­лал Джон?
− Он про­сто не уме­ет любить…
− Пом­нишь ворону?
− Да.
− Что здесь Джон не доде­лы­вал, чему не дове­рял в сво­ей семье? Пото­му что у тебя есть опыт воро­ны! Хотя воро­на была поз­же, но сей­час ты зна­ешь опыт воро­ны и опыт Джо­на, что он не доде­лы­вал, что он не умел делать?
− Он не умел любить, он не знал, что такое любовь…
− То есть, что такое секс − он знал, а что такое всё вре­мя отда­вать Душу свою − это не знал?
− Да. И жена его. Ну жена, похо­же, его люби­ла. А он не знал, что такое любовь. Нуж­на семья, – при­шёл воз­раст, женил­ся, наро­жа­ли детей, рабо­тал, обес­пе­чи­вал семью, а что такое любовь он не знал. И поэто­му воз­вра­щать­ся ему…
− И не надо? Может, ещё и успе­ет исправить?
− Нету надеж­ды на это, не хочет!
− Если не хочешь — зна­чит, не хочешь. Хоро­шо. Вот смот­ри, сей­час, когда толь­ко что Джон оста­вил своё тело, будь добр, кого бы ты хотел при­гла­сить по жиз­ни Джо­на? Жену при­гла­сишь, или нуж­но роди­те­лей или детей пригласить?
− С какой целью?
− Завер­шить гешталь­ты. Тебе же сей­час не очень удоб­но, что не любил. Полу­ча­ет­ся, ты здесь недодавал?
− Ну да…
− Ска­зать об этом жене, извиниться.
− Нет.
− Не надо? Хоро­шо. С детьми всё нормально?
− Тоже нет.
− Они силь­но малень­кие, когда ты их оставил?
− Четыр­на­дцать и двенадцать.
− Ну это уже не мало. Пацаны?
− Да.
− Хоро­шо. А вот по жиз­ни Н. нуж­но с кем-то завер­шить гешталь­ты? Хоть с живы­ми, хоть с мёрт­вы­ми, всё рав­но, пото­му что для Души нет поня­тия “мёрт­вый”. Если нуж­но − при­гла­шай, завер­шай. Если нуж­на будет моя помощь, что-то непо­нят­но − скажешь.
− Как завершать?
− Кого ты сей­час будешь приглашать?
− Ну я знаю, кого…
− Хоро­шо, вот при­гла­си­ла, при­шёл этот чело­век, кото­ро­го ты при­гла­си­ла? Ска­жи всё, толь­ко про себя, что не успе­ла ска­зать, что боя­лась ска­зать, что не дума­ла, что так мож­но сде­лать. Вот сей­час завер­ши все эти гешталь­ты, что­бы и тебе было всё спо­кой­но, ясно и понят­но и тому, кого ты при­гла­си­ла. Получилось?
− Я не знаю, насколь­ко получилось.
− Ска­за­ла всё, что боялась?
− Ну я не боя­лась, но ска­за­ла, да…

Расписание курсов обучения регрессионной терапии с Павлом Гынгазовым