Жизнеописание Маняши /​Павел Гынгазов. Фрагмент сеанса регрессии

Фрагмент сеанса регрессии П.С. Гынгазова

Автор уни­каль­но­го мето­да регрес­си­он­ной тера­пии «Оста­нов­ка внут­рен­не­го диа­ло­га»

*************

«-Желез­но­до­рож­ный вок­зал, при­бы­тие поез­да, конец 19, нача­ло 20 века, Рос­сия. На душе тре­во­га, кого-то жду с этим поез­дом, но нико­го не встре­ти­ла, поезд ушёл. Жда­ла, стоя в тени, что­бы быть неза­мет­ной. Я – моло­дая девуш­ка 18–20 лет, жда­ла род­ствен­ни­ка, кото­рый дол­жен был при­е­хать с тяжё­лой вестью, – что-то слу­чи­лось с роди­те­ля­ми, или с одним из них. Воз­вра­ща­юсь домой на извоз­чи­ке, ехать дол­го, город боль­шой, Санкт-Петер­бург. Оце­пе­не­ние и горе, кото­рое я сей­час испы­ты­ваю, длит­ся уже боль­ше двух недель.
Я сни­маю квар­ти­ру в камен­ном 2‑х этаж­ном доме, на вто­ром эта­же. Мебель в квар­ти­ре обтя­ну­та тём­ным крас­ным плю­шем, или бар­ха­том. Квар­ти­ра без рос­ко­ши, но есть всё необ­хо­ди­мое. Дверь в квар­ти­ру откры­ла сво­им клю­чом. В квар­ти­ре тихо, толь­ко тика­ют настен­ные часы.
-Вер­ни­тесь, пожа­луй­ста, назад по вре­ме­ни, пред­ше­ство­вав­ше­му несча­стью.
-Это день, мы втро­ём за сто­лом, накры­тым белой ска­тер­тью, мы обе­да­ем. Отцу к пяти­де­ся­ти, мать моло­же. В семье заве­де­но, что обед вме­сте, как риту­ал. Посу­да доб­рот­ная: фар­фо­ро­вая суп­ни­ца, наряд­ная белая ска­терть. Конец лета. Эти обе­ды – тра­ди­ция, при­ят­ная семей­ная тра­ди­ция. Роди­те­ли обра­ща­ют­ся ко мне по име­ни Манеч­ка. Я толь­ко что закон­чи­ла гим­на­зию. За сто­лом мы гово­рим по-рус­ски. На душе какая-то тре­во­га – в госу­дар­стве или вой­на, или дру­гие воен­ные дей­ствия. Роди­те­ли уми­ра­ют от тифа, вна­ча­ле отец, затем мать. Всё-таки это, ско­рее, пер­вая миро­вая вой­на. После смер­ти роди­те­лей счаст­ли­вое суще­ство­ва­ние
закон­чи­лось. Сооб­щаю дяде – един­ствен­но­му близ­ко­му род­ствен­ни­ку – о смер­ти роди­те­лей в надеж­де, что он смо­жет помочь мне, так как средств к суще­ство­ва­нию почти нет. Теперь уже нет кухар­ки. Мама научи­ла меня гото­вить, и я это делаю сама,
про­сто очень мало про­дук­тов. Род­ствен­ник дол­жен был при­е­хать сего­дняш­ним вечер­ним поез­дом. На сле­ду­ю­щий вечер я жда­ла его дома, и он при­шёл. Это всё-таки брат отца, похож на него. Ощу­ще­ние двой­ствен­ное. Дядюш­ка Нико­дим Ива­но­вич, из Сама­ры, не при­е­хал вче­ра, как обе­щал, – задер­жа­ли какие-то дела. Помо­га­ет мне, ско­рее по чув­ству дол­га, чем по душев­но­му поры­ву.
Он хло­по­чет в ведом­стве, где рабо­тал отец, о пен­сии мне, или о рабо­те мне здесь же. Я могу поехать с ним в Сама­ру, хотя это он пред­ла­га­ет без осо­бо­го энту­зи­аз­ма. У него есть семья и дети, но я их, прак­ти­че­ски, не знаю. Пен­сию он выхло­по­тал, хоть и неболь­шую. В один из дней мы с дядей пошли на могил­ки к роди­те­лям, они похо­ро­не­ны рядом. На могил­ках дере­вян­ные кре­сты. Над­пись: Сафро­нов Пётр Ива­но­вич 1861–1910. Моги­лы ещё не оформ­ле­ны, све­жие, у мамы на кре­сте над­пи­си нет и крест малень­кий. Нико­дим Ива­но­вич дого­ва­ри­ва­ет­ся о пен­сии и о рабо­те в кон­то­ре, где рабо­тал отец, затем дядя уез­жа­ет, а я оста­юсь в Санкт-Петер­бур­ге. В душе бес­по­кой­ство и неопре­де­лён­ность. Ино­гда ко мне после похо­рон роди­те­лей захо­ди­ли их дру­зья, собо­лез­но­ва­ли, ино­гда я вме­сте с ними пла­ка­ла.
Нача­ла рабо­тать, но дру­зей не нахо­жу. Рабо­та мне толь­ко помо­га­ет выжить. Я учусь печа­тать на пишу­щей машин­ке «Реминг­тон» – чёр­ная, с позо­ло­той. Нико­ди­му Ива­но­ви­чу пишу поздра­ви­тель­ные открыт­ки к празд­ни­кам. Живу в той же квар­ти­ре, толь­ко от неё оста­лась одна ком­на­та и кух­ня, осталь­ные закры­ты, я в них про­сто не хожу. На меня стал обра­щать вни­ма­ние какой-то новый слу­жа­щий. Он лет на десять стар­ше, ему око­ло 30. Уха­жи­ва­ет дол­го. Про­во­жа­ет домой. У меня к нему появ­ля­ет­ся чув­ство бла­го­дар­но­сти, а на фоне вес­ны оно меня захва­ты­ва­ет всё боль­ше. На каком-то мосту, позд­ней вес­ной, он взял меня за руки, при­знал­ся в люб­ви и попро­сил руки и серд­ца. Я при­ни­маю пред­ло­же­ние. Вый­дя за него замуж, я ушла с рабо­ты. В бра­ке у меня две девоч­ки. Рожа­ла дома, при­ни­ма­ла роды аку­шер­ка, Пётр был рад. Через год после сва­дьбы роди­лась пер­вая дочь, через три года после неё – вто­рая. Пере­во­рот, рево­лю­ция, часть зна­ко­мых поки­да­ют Рос­сию, но муж не хочет, его не пус­ка­ют его пат­ри­о­ти­че­ские чув­ства. Ехать неку­да и не на что, ходят слу­хи, что неко­то­рые выехав­шие ока­за­лись на самом дне, неко­то­рые поте­ря­лись в Тур­ции. Лег­че было ехать в 17–18 году, поз­же уже прак­ти­че­ски невоз­мож­но. Мы оста­лись в Совет­ской Рос­сии. Труд­но было, как и всем, в семье удач­но, но в быто­вом и соци­аль­ном плане – труд­но, осо­бен­но в 20‑е годы. У Пет­ра здесь живёт сест­ра. Пет­ра в нача­ле 30‑х годов аре­сто­вы­ва­ют орга­ны НКВД, посколь­ку он из дво­рян, слож­но­сти с анке­та­ми были и рань­ше, но про­но­си­ло. Аре­сто­ва­ли не дома, он про­сто не вер­нул­ся с рабо­ты. Когда он не при­шёл, я жда­ла его до утра, а утром побе­жа­ла узна­вать к нему на служ­бу. Объ­яс­ни­ли невра­зу­ми­тель­но, что отстра­нён от рабо­ты, где был началь­ни­ком сред­не­го зве­на. Ко мне подо­шла зна­ко­мая и шёпо­том посо­ве­то­ва­ла, куда обра­тить­ся, чтоб узнать, где нахо­дит­ся аре­сто­ван­ный. Побе­жа­ла туда, но мне ска­за­ли, чтоб зашла через неде­лю.
Запи­са­ли мою фами­лию – Нико­ла­е­ва, обе­ща­ли узнать, что слу­чи­лось с мужем. В этой обста­нов­ке в стране – силь­ный страх за доче­рей, мужа и себя. Меня вызы­вал сле­до­ва­тель, в душе надеж­да, что всё ошиб­ка и всё обой­дёт­ся. Но хозя­е­ва вла­сти – про­ле­та­ри­ат, а я тоже, как и муж, бур­жу­аз­ный эле­мент. Сле­до­ва­тель рас­спра­ши­вал о семье, родне, род­ствен­ни­ках за гра­ни­цей, дру­зьях. Я чув­ство­ва­ла, что гре­хов за душой нет, пото­му рас­ска­зы­ва­ла прав­ду, всё как есть. Мне объ­яс­ни­ли, что рас­крыт какой-то заго­вор, в кото­ром участ­во­вал Пётр, сей­час ведёт­ся след­ствие. Моя надеж­да исче­за­ет, все прось­бы о сви­да­нии с мужем откло­ня­ют­ся, обра­ща­лась с ними мно­го раз, пока не сооб­щи­ли, что Нико­ла­е­ва Пет­ра отпра­ви­ли в испра­ви­тель­ный лагерь, без пра­ва пере­пис­ки. Зна­ко­мые нача­ли сто­ро­нить­ся, дру­зья сочув­ство­ва­ли, но тоже сто­ро­ни­лись, чтоб из-за сочув­ствия не попасть в такую же ситу­а­цию. Доче­рей из шко­лы не выгна­ли, но отчуж­де­ние силь­но чув­ство­ва­лось. Через несколь­ко лет при­шло изве­ще­ние по почте о его смер­ти, где напи­са­но, что скон­чал­ся от сер­деч­ной недо­ста­точ­но­сти. Кон­верт из пло­хой бума­ги, полу-кар­тон­ный, бума­га с «зано­за­ми», напе­ча­та­но на пло­хой, раз­бол­тан­ной машин­ке, бук­вы неров­ные. Адрес: Ленин­град, ули­ца 2‑я линия, дом 5, кв-12, граж­дан­ке Нико­ла­е­вой Марии Пет­ровне. Вме­сто обрат­но­го адре­са – сма­зан­ный штамп. Когда взя­ла кон­верт, серд­це обо­рва­лось. “Изве­ща­ем вас, что ваш муж, Нико­ла­ев Пётр Сер­ге­е­вич, скон­чал­ся от сер­деч­ной недо­ста­точ­но­сти 4 мая 1938 года” и под­пись без ука­за­ния чинов, даты и места отправ­ле­ния. То есть Пётр умер через четы­ре года после ареста.

Перед вой­ной, в 1939 году, нас ссы­ла­ют из Ленин­гра­да в Казах­стан. Таких, как я, целый поезд, ваго­ны доща­тые, наро­да наби­то мно­го. Я не верю в винов­ность мужа, но искать прав­ды нель­зя – рас­тут доче­ри. Чув­ство моей невин­но­сти помо­га­ет мне ощу­щать себя чело­ве­ком. Мно­го наро­да в пути боле­ло и умер­ло. Нас при­вез­ли в глу­хой посё­лок. Часть из нас оста­ви­ли в этом посёл­ке, в бара­ке, часть увез­ли даль­ше. Нас кор­ми­ли, чтоб не умер­ли с голо­да, но одеж­ды и денег не дава­ли. Застав­ля­ли мно­го рабо­тать.
Мест­ные – каза­хи – отно­си­лись к нам вполне дру­же­люб­но, неко­то­рые, даже, при­но­си­ли нам что-нибудь из еды и одеж­ды, осо­бен­но, детям, но были и такие, кото­рые нас нена­ви­де­ли. Мы про­жи­ли там лет 12. Это все рав­но тюрь­ма под откры­тым небом. Необ­хо­ди­мо было регу­ляр­но отме­чать­ся в сосед­нем посёлке.

В 1951 году раз­ре­ши­ли вер­нуть­ся в Ленин­град. Доче­ри вырос­ли, но не полу­чи­ли обра­зо­ва­ния, как я хоте­ла. Стар­шая вышла замуж тоже за ссыль­но­го. Жили все вме­сте, отдель­но­го жилья не предо­став­ля­ли. Я поеха­ла в Ленин­град с млад­шей доче­рью, стар­шая с мужем пере­еха­ли в Казах­стане в город и не ста­ли воз­вра­щать­ся. Нам с доче­рью в Ленин­гра­де по орде­ру дали ком­на­ту в ком­му­наль­ной квар­ти­ре, не в цен­тре. После реа­би­ли­та­ции ощу­ще­ние горе­чи. Доче­ри раз­ре­ши­ли посту­пить в инсти­тут, она посту­пи­ла в педа­го­ги­че­ский. Я была у неё на вру­че­нии дипло­ма. Её отправ­ля­ют по рас­пре­де­ле­нию в дру­гой город, а я
оста­юсь здесь. Я не рабо­таю, но печа­таю дома, под­ра­ба­ты­ваю. Млад­шая тоже вышла замуж, они живут неда­ле­ко, в сосед­ней обла­сти. Зять оста­вил о себе бла­го­при­ят­ное впе­чат­ле­ние.
Мне уже к 70-ти, я ещё могу сама ходить, часто хожу на моги­лы роди­те­лей, мы ещё с мужем сде­ла­ли там памят­ни­ки, очень скром­ный серый гра­нит, без эпи­та­фий, с бук­вой ер (Ъ) в кон­це слов. Это клад­би­ще в цен­тре горо­да, туда мне ехать на трам­вае №7, а потом пеш­ком.
Уми­раю – иду по ули­це, ста­но­вит­ся пло­хо, сажусь на лавоч­ку, очень болит серд­це. Кто-то из про­хо­жих пыта­ет­ся помочь. Я сама ста­ра­юсь побо­роть боль, но не полу­ча­ет­ся, вызы­ва­ют «ско­рую» по теле­фо­ну. Меня везут в боль­ни­цу, остат­ка­ми созна­ния ещё чув­ствую тело. Перед гла­за­ми всё рас­плы­ва­ет­ся, мыс­ли пута­ют­ся. Вижу какие-то кар­тин­ки из жиз­ни – доче­ри, муж, роди­те­ли.
Корот­ки­ми момен­та­ми вижу тело со сто­ро­ны, потом вновь ощу­щаю его. Потом, вдруг, появ­ля­ет­ся про­стран­ство, рас­цве­чен­ное, как север­ное сия­ние. Появ­ля­ет­ся спо­кой­ствие, и я вижу тём­но-синее про­стран­ство, как бы рас­цве­чен­ное тон­ки­ми
све­ча­ми с мер­ца­ю­щим пла­ме­нем. Появи­лось ощу­ще­ние про­стран­ства – звёзд­но­го неба. Теперь появи­лось сло­и­сто-све­тя­ще­е­ся про­стран­ство, в этих сло­ях я рас­ка­чи­ва­юсь и парю. Это очень при­ят­но. Ощу­ще­ние гар­мо­нии здесь, в этом про­стран­стве, при­ят­ное, но дру­гое. При жиз­ни в физи­че­ском теле ощу­ща­ешь гар­мо­нию вме­сте с духов­но­стью, умом и серд­цем – напол­нен­ную.
Себя совсем не ощу­щаю, хотя чув­ство сво­бо­ды при­ят­ное и радост­ное.
Моя смерть – конец 50‑х годов»

Павел Сергеевич Гынгазов
Врач-сексолог, регрессолог.
Автор методики и ведущий обучающего курса
«Техника погружения в прошлые воплощения через «Остановку внутреннего диалога». 

Запись на сеан­сы и обучение