Фрагмент сеанса регрессии Павла Гынгазова
«Жизнь Гийома, XVIII век»
Это интересный аспект работы бессознательного, когда оно само выбирает для проживания именно те жизни, проблемы которых мучают нас сейчас!
Обычная жизнь военного в 18 веке, но ее задачи перекликаются с настоящей. Сделанные осознания помогают увидеть регрессанту необходимые изменения для гармонизации настоящего.
*************
- Ночь, безоблачно, очень много звёзд…
– Но это Земное небо?
– Мне трудно сориентироваться, я плохо знаю рисунок звёзд, но их очень много.
– Может быть, это небо начала осени?
– Слышу шелест ветра, вижу упавшие листья, это сентябрь…
– А движения воздуха, какими частями тела Вы ощущаете?
– Лицо и голова.
– Так, значит, они открыты?
– Да.
– Волосы длинные, короткие?
– Скорее, короткие.
– Прочувствуйте шею, руки…
– Созерцаю. Не могу прочувствовать…
– Они свободные или занятые, или Вы на них опираетесь?
– Скорее, свободные, не ощущаю, что я на них опираюсь.
– Хорошо, Вы говорили, что чувствуете движение воздуха лицом и головой, все остальные части тела закрыты?
– Я ощущаю это лицом, головой и ещё шеей.
– Может быть, ощущаются какие-то резинки, ремни, лямки от одежды?
– Мне кажется, что на мне кожаная одежда. Кожаные штаны, кожаная куртка. Внутри спокойно.
– А что Вы делаете ночью, хорошо одетым на дороге?
– Открытое поле, слева и сзади лес, из которого доносятся птичьи голоса, ночь… Мне, кажется, что у меня человеческое тело.
– А какая у Вас обувь, или Вы босы?
– Какие-то остроконечные не то туфли, не то сапоги.
– Тело, которое Вы ощущаете, крупнее или мельче, чем-то в которое у Вас сейчас
есть?
– Крупнее. Руки закрыты, наверное, перчатки, я не ощущаю ими движения воздуха. Возраст близок к моему современному. Справа какая-то большая каменная крепость или форт…
– Как дальше развивается эпизод? Вы привыкли к таким ощущениям?
– Приятно, удовольствие от хорошей ночи.
– Хорошая ночь должна предшествовать дню. Давайте вернёмся в светлое время суток, что вы делали?
– Какая-то шумная площадь. Это базар, одет, как в средневековье, штаны кожаные,
свободные. Воинская одежда. Куртка кожаная подпоясан широким ремнём. Спокоен…
– Как Вы здесь оказались? Есть у Вас семья, родственники, друзья?
– Скорее, приятели, близких нет. Это казарма, высокие потолки, деревянные нары человек на тридцать.
– У Вас есть семья, женщина, которую Вы любите?
– Семьи нет, вспоминается какая-то девушка, но отношения дальше взглядов не продвинулись. Мы иногда встречаемся с ней где-то в городе, случайно.
– Какое имя у Вас?
– Мне пришло – Гийом.
– Хорошо, если я буду называть Вас этим именем, оно будет ложиться в Вашем
сознании, Гийом?
– Скорее, да.
– Как давно вы в этой казарме?
– Мне кажется с юности. А чем ещё заняться? Молодой, сильный.
– Давайте вернёмся на десять лет назад, была у Вас родительская семья, где Вы жили?
– Они горожане, какие-то ремесленники. Небольшой дом, двор, во дворе отец что-то мастерит, не пойму, по-моему, керамика. Кувшины. Я подношу глину, она терракотового цвета, её привозят нам в тачке.
– А мать какая?
– Сорокалетняя женщина, волосы, полностью заправленные под чепец. Фигура хорошая, глаза серые, в них усталость. У меня есть младший лет на пять брат.
– Что Вы расскажете об отце, Гийом?
– Относится ко мне как к взрослому, без излишней чувственности – я уже взрослый.
– Вы говорите, что Вам не нравится это ремесло, а военная карьера – это дело?
– Родители дают мне свободу. У меня есть ещё и старший брат, он где-то далеко и тоже военный.
– Посмотрите, когда и как Вы стали военным?
– Мне будет скучно месить эту глину… Ощущения в это время очень приятные. Брат мне здесь помогает. Мне семнадцать – восемнадцать, я развит, родители понимают, что глина не моё предназначение.
– А в каком возрасте у Вас появилась та девушка, Гийом?
– Лет в двадцать семь. Она горожанка, приходит на рынок за покупками.
– Когда Вы её увидели, у Вас уже был сексуальный опыт?
– Да, всё обычно, вино, таверна и готовые на всё женщины.
– Вино красное, белое?
– Красное, вкусное! Пью для храбрости!
– Проверил себя, остался доволен?
– Да.
– Та ночь, с которой началась сессия, она прошла спокойно?
– Спокойно, мне кажется, что до сих пор мне не приходилось переживать какие-то сложности по службе. Во время дежурства иногда приходилось разнимать пьяные потасовки, драться умею.
– А как-то развиваются отношение с той девушкой?
– Её статус выше, здесь сложно что-либо предпринимать. Родителям я помогаю деньгами, глубже отношений с ними нет.
– Вам тридцать, есть ли карьерный рост по службе?
– Под моим началом человек шесть, если это можно назвать карьерным ростом. Они меня слушают, я обращаюсь с ними, как отец со мной.
– Как Ваша личная жизнь?
– Она не складывается. Ощущение одиночества заглушается работой. Всё чаще мысли, как жить дальше, когда будет семья. Среди моих сослуживцев никто не связывает себя браком, такой образ жизни – обычен. Мы ненадёжны. Здесь всё патриархально и судьбу девушки решают её родители.
– Двигаемся вперёд по эпизоду, что интересного запомнилось Вам, Гийом?
– Мне вспоминается и та девушка, и женщины из таверн. С ними всё хорошо, их не нужно уговаривать, с ними проще. С ними всё без вопросов… Мне кажется, что с одной из таких женщин я и буду жить, она старше меня, да и сам я уже не мальчик. – Мне за тридцать. У неё чёрные волосы, резкие черты лица, мне с ней комфортно. Она самостоятельна, я, скорее, ей нравлюсь, как и она мне. У нас нет дома, мы просто
встречаемся, но мы близки.
– Как развиваются ваши отношения с ней.
– Мы оба независимы, и это немного осложняет наши отношения. Мне сейчас под сорок, мы живём вместе, но не зависим друг от друга психологически. Это хорошо.
– Знаете её имя?
– То ли Лайза, то ли Лиза, не пойму. Мы, наверное, любим друг друга.
– Как Вы понимаете «любовь»?
– Сейчас пришло ощущение, что то, что в жизни мы называем «любовью», пришло из книг и фильмов, это не то, а то, что сейчас мы с ней переживаем, именно это и есть эта любовь! Почему нужно думать, что всё должно быть как у кого-то?
– Конечно, я же говорил Вам, что каждый человек индивидуален!
– Я ощущаю с ней защищённость и независимость. Это очень тепло для Души!
– Гийом, расскажите мне, пожалуйста, о приоритетных качествах ваших с ней отношений?
– Мне хорошо и спокойно с ней, она всё время что-то делает, принимает активное участие в построении наших с ней отношений, как, впрочем, и я.
– У вас появляются дети?
– У меня ощущение, что не получается, да мы и не особо хотим. Возраст уже начинает проявлять себя, появляются морщины на лице, глубокие. У меня волосы до плеч и усы.
– Опишите мне себя.
– Мне лет сорок, достаточно выражены морщины, у губ на лбу. Серьёзные, умные глаза, военная одежда – то ли кинжал, то ли шпага. Вполне обычная внешность.
– Живя с ней, нет ощущения, что надоедать начала, или те тёплые отношения остаются?
– Возраст – это смесь и «от добра – добра не ищут». Мне иногда вспоминается та городская девушка, но они совсем разные. Та девушка очень женственна, а здесь – «твердая почва под ногами». Я доволен своей женщиной, может быть она уже моя жена.
– Но если Вы счастливы сейчас, то почему с тоской вспоминаете ту мимолётную знакомую?
– Какой-то печальный образ. Может быть, мне хотелось больше нежности, но мы давно с Лизой (Лайзой) и немного привыкли друг к другу. Нежность была в постельных сценах, в постоянной жизни она уходила на второй план. Мне сейчас упорно видится комната, в которой всё это происходит, а она как в тумане.
– Лайза – Лиза?
– Да.
– У Вас было много женщин, почему Вы не вспоминаете других, не сравниваете?
– Они все были мимолётными, не настоящими, не задевали душу.
– У Вас родился кто-нибудь?
– Есть какой-то мальчик, ему лет восемь, отношения с ним ровные, любви особо не проявляю, но внутри – люблю.
– Расскажите, пожалуйста, о своих эмоциях, когда Вы узнали, что Лиза беременна?
– Я мало эмоционален, поэтому, наверное, мне удаётся служить и чувствовать себя на своём месте? Меня просто приятно удивило.
– Но, всё-таки, Гийом, Вас волнуют какие-то стороны жизни, или Вы ко всему относитесь и спокойно, и индифферентно?
– Хм‑м, пришла аналогия из Юнга – «люди похожи на комнаты в многокомнатном доме, этот человек – одна комната», он умеет драться, за себя постоять, простой и ровный, не пытается добиваться большего, не пытается расширить своих познаний.
– Это Ваша внутренняя потребность, или Вы преднамеренно ограничиваете себя, оберегая от ненужных переживаний?
– Я не позволял себе быть безрассудным, я не мог позволить себе украсть даже мелочь. С возрастом о безрассудстве не осталось и следа, и только та девушка была постоянным укором не использованного мной безрассудства… Сейчас только иногда грустно, но жаловаться не на что… Мне кажется, что наши отношения стали прохладнее. Есть тепло к ребёнку, но к ней почти ничего не осталось. Стало скучно быть вместе.
– Сколько Вам сейчас?
– За сорок.
– Седина в голову, бес в ребро?
– Мне не хочется женщин как таковых, мы всё также свободны. Я осознаю свой потолок, понимаю, что выше капитана мне не подняться, принимаю его. Больше в жизни я ничего не умею.
– Вы начали искать смысл жизни?
– Не скажу, что начал, просто чувствую, что жизнь прошла мимо. Я больше сосредотачиваюсь на сыне. Он похож на меня, но он более открытый и его не привлекает военщина. Он самостоятельней меня. Мне нужно его куда-то отдавать на обучение… Отдаю его ювелиру, внутри очень расстраиваюсь, но отпускаю. Внутри есть радость за сына! Он проявляет себя в тех вещах, которые мне были недоступны!
– Его отношение к Вам и уход не воспринимается как предательство?
– Нет…
– А почему тогда плачете?
– Просто, грустно…
– Он не видел Ваших слёз?
– Он всё понимает и серьёзно относится ко всему. Жена тоже относится с пониманием. Мне кажется, что она чувствует ту ловушку, в которой мы с ней оказались, и она тоже не видит никаких выходов. Она превращается в старуху – она старше меня.
– Ваш возраст, Гийом?
– За пятьдесят. Службу скоро придётся оставить, я раздался, постарел. Сын уже самостоятелен, у него есть дело. Мы иногда встречаемся.
– Вы видитесь с ним?
– Он приходит иногда. Подарил матери какой-то браслет, вижу его. Мне приятно, что он рад своей жизни! У него появилась девушка. Я рад за них.
– Лиза-то жива?
– Мне кажется, что она скоро умрёт.
– Почему?
– Она старая уже. Она старше меня на десять лет, она превратилась в старуху.
– Она раздражает Вас своей старостью?
– Не та эмоция, просто уже привычка… Вся жизнь по привычке, о близости речи уже нет. Мне кажется, она болеет, но не долго. Она лежит в кровати, не встаёт. Мне помогает ухаживать служанка, я Лизу не предаю.
– Когда Вы видите её больной, это щемит Вам сердце или Вы мечтаете о скорейшем освобождении?
– Нет, всё равно щемит очень сердце… Опять слёзы… Теперь я понимаю, что мы были такими идиотами, что не позволяли себе где-то больше проявлять чувства друг к другу! Мы не говорили об этом!
– У вас всё было строго нормировано?
– Сейчас уже поздно исправлять…
– Не мужское это дело? Вы чувствуете, что в этой жизни Вы делаете то же самое?
– Да, пожалуй! (слёзы душат)… Пришел сын со своей девушкой, они плачут! Больше всего я хочу им сказать, чтобы они этого избежали, не повторили нашей дурацкой ошибки!
– Вы говорите им это?
– Нет. У них со мной отношения не настолько близки, чтобы сказать такое…
– То есть сейчас, когда уже ничего нельзя изменить, Вы понимаете, насколько Вы были скупы на эмоции?
– Да, но я не знаю, есть ещё какое-то время, чтобы что-то изменить в себе.
– Где хоронят Лизу?
– Городское кладбище, рядом с церковью. Всё такое мрачное – серые камни, серые кресты.
– Вы можете прочесть надпись на кресте, Вы обучены грамоте?
– Да, обучен. Даты не вижу, только две первых цифры – 17…
– Получается XXVIII век. Вы часто ходите на кладбище? Вы поняли, насколько она значима была для Вас? Сколько Вы не додавали ей как личности, находясь в состоянии столпа?
– Да, трудно говорить… (слёзы).
– Есть эти ощущения?
– Да, есть! Вы можете этого не говорить, главное, прочувствуйте это, прочувствуйте ощущения, которые сейчас так мощно захлестнули Вас! Это интересный аспект работы бессознательного, когда оно само выбирает для проживание именно те жизни, проблемы которых мучают нас сейчас!
– Но сейчас мне уже не к кому проявлять эти чувства, разве что к внукам.
– А внуки уже есть?
– Есть. Лизы нет уже несколько лет, грустно и больно.
– Других женщин не было?
– Нет, только внук.
– Вы его чему-то учите?
– Нет, я только с ним играю.
– Игры, но ведь в них должна быть любовь?
‑Любовь – я даю гораздо больше, больше, чем было у меня в детстве, и у моего сына.
– Внук любит Вас?
– Да, у него блестят глаза, когда он видит меня, он мне радуется!
– А как Вы учите его, ведь этому Вас не научали в детстве? В чём для себя Вы находите опыт бесконечной любви? Как Вам удаётся передать ему любовь Души своей? Чему Вы пытаетесь его обучить?
– Мне просто хочется, чтобы он остался открытым миру.
– А как Вы учите его не бояться мира, если Вы сами этого не знали? К какому выводу Вы пришли, прожив такую долгую, достаточно спокойную жизнь?
– Даже слишком спокойную… Я учу его верить в свои желания и пробовать чего-то, добиваться, даже если считается, что это невозможно. Иначе это будет слишком скучно!
– Какая у Вас старость?
– Я тучный очень, хожу без тросточки, но сердце часто шалит. Ко мне часто прибегает внук! Сейчас он уже старше.
– Двигаемся вперёд по эпизоду, расскажите, как Вы умираете? Вы подготавливаете себя, своё тело, свою Душу к смерти, или думаете, что будете жить в этом теле вечно?
– Страх есть, но веры особой нет… Во время моей смерти родственники со мной.
Последнее время я живу с ними. Я лежу, может быть у меня апоплексический удар, я не могу разговаривать, но мысли чёткие.
– Где Ваш внук, есть ещё внуки?
– Он смотрит на меня, у меня текут слёзы…
– Прочувствуйте своё тело, Вы его как-то чувствуете? Вы не можете говорить, а двигаться?
– И всё-таки это сердце…
– Как Вы это поняли?
– Тяжело, боль в сердце, прокалывающая…
– Проживайте свою смерть, расскажите, когда Вы начинаете видеть своё тело со стороны, какое оно?
– Я, наверное, большего опасался, перед смертью.
– А Вы заметили сам момент смерти, Ваше сознание прерывалось на «до» и «после»?
– Было острое ощущение резкой боли в сердце и тут же прошло, стало легко и хорошо, когда я смотрел на своё тело со стороны! Больше уже не было боли.
– Какое тело Вы оставили?
– К концу жизни я как-то резко раздался, стал крупным, ноги стали значительно толще…
– Или это отёки?
– Может и отёки. Лицо с несколькими подбородками, волосы седые, короткие, жидкие, тело раздалось…
– Ваше отношение к оставленному телу?
– Ха, (смеётся) жалко, что оно перестало быть таким симпатичным, каким было в молодости… Но с другой стороны, оно не безобразное.
– Вы жили в нём более 70 лет, оно помогало Вам жить среди людей, получать опыт, может быть, Вы хотите в него вернуться?
– Родственники меня жалеют, а Вам сейчас не жалко тела.
– Не то, чтобы не жалко… Если не считать эмоциональной закрытости, то, в общем-то, прожил хорошую жизнь. Оно мне в этом помогало…
– Хорошо, Ваша форма и цвет, когда Вы оставили тело? Вы поняли, что тело уже умерло?
– … Я это понял, только когда Вы спросили… Я, как сгусток тумана, темно-фиолетового цвета. Здесь нет ни восприятия, ни выражения себя, но осознание не прекратилось.
– Хорошо, а как долго Вы были фиолетовым облачком?
– Возле тела не долго, оно перестало восприниматься. Вокруг тёмное пространство…
– Как быстро после смерти Вы попали в него?
– Довольно быстро, вот только что было и тело, и родственники рядом, а когда Вы попросили описать только что оставленное тело, я сразу очутился в этом тёмном пространстве.
– Оно не опасно, тёмное пространство, оно не несёт в себе угрозу?
– Нет, оно не опасно, оно несёт моё сродство с собой. В нём очень спокойно и хорошо, в нём ничего не хочется, всё хорошо, нет побуждений, ничего не хочется…
– Ничего не хочется, потому что Душа атрофирована, или у Души гармония такая, когда нет физического тела?
– Гармония Души такая!
– И ещё вопрос, есть сейчас у Вас ощущение «родного, отчего дома», место, где меня всегда ждут, где меня всегда принимают с любовью?
– Да, но это ощущение тоже своеобразно.
– Какое оно опишите, пожалуйста.
– Ощущение, как будто чего-то не хватает. Взаимодействия… Душа себя замечательно чувствует, но не хватает того, что было в жизни. Всё вокруг и внутри прекрасно, но, как-то скучновато, как объект, помещённый не на своё место,… ну, как яйцо в лотке, всё гармонично, но очень спокойно.
– А как Ваше взаимодействие с этим тёмным пространством?
– С одной стороны здесь очень хорошо, и очень приятно, и… всё знаешь, а с другой стороны хочется часть этого знания забыть, чтобы была возможность открывать.
– Зная «всё» здесь, что Вы можете сказать о своей семье, которую оставили на Земле?
– Внук вырастает более открытым, чем я. Он найдёт себя только в проявлениях открытости, он найдёт в этом счастье для себя.
– А вот сейчас, находясь в этом пространстве, проанализируйте, пожалуйста, только что прожитую Вами жизнь, Гийом.
– Отсюда мне кажется, что тот опыт, который он получил ему и нужен был. Умение ставить границы и умение входить в них. В моей настоящей жизни есть умение «ставить границы» и теперь я осваиваю «умение уходить от уже исчерпавших себя границ». Гийом хорошо ставил границы, но не умел перешагивать их!
– В этой жизни находите аналоги в просмотренном воплощении?
– Да, абсолютно точные… Примерно так же, немного свободнее, но те же проблемы. Я понимаю теперь, что мне нужно изменить, чтобы избежать постоянных опасений действий.
– Вы сможете что-то исправить, получив эти знания в сессии?
– Безусловно!
– А сил хватит?
– Мне кажется, что хватит, здесь важно побольше включать своё творческое
начало. Но, в этой жизни мне нужно гораздо дальше пройти. Тенденцию своего движения вижу и понимаю.
