Висельник Карл / сеанс регрессии / регрессолог Диана Орлан

Диа­на Орлан 

Регрес­сант­ка иссле­ду­ет тему отно­ше­ний с кон­крет­ным чело­ве­ком из сего­дняш­ней жиз­ни и погру­жа­ет­ся в про­шлую жизнь мона­ха во Фран­ции. В ходе регрес­сии всплы­ва­ет ещё один запрос регрес­сант­ки – тема мол­ча­ния, сдер­жан­ное про­яв­ле­ние себя в сего­дняш­ней жиз­ни. Монах Карл, обла­да­ю­щий необыч­ным для Фран­ции име­нем, вызы­ва­ет насмеш­ки, но пре­крас­но вла­де­ет латин­ским язы­ком и раз­лич­ны­ми наре­чи­я­ми фран­цуз­ско­го, слу­жит пере­вод­чи­ком и писа­рем, начи­тан и хоро­шо обра­зо­ван. Одна­жды волею слу­чая он под­слу­шал раз­го­вор, за кото­рый был убран как ненуж­ный сви­де­тель каз­нью через пове­ше­нье. Год пове­ше­ния назы­ва­ет­ся как 1500, мест­ность – Прованс.

Часть 1. Мол­ча­ние монаха

- Да, дыши, дыши. Что там за кашель? Горло?

- (откаш­ли­ва­ет­ся) Да. Я на висель­ни­це вишу. Я монах и на мне такая корич­не­вая ряса с капю­шо­ном, у меня босые ноги и откры­тые руки. Под ног­тя­ми так гряз­но, пото­му что я месяц был в тюрьме.

- Ты был в тюрьме.

- Да, на сене. То в келье я в мона­сты­ре, то в тюрь­ме, там всё гряз­но, сыро. И вот теперь я пове­шен­ный, в капю­шоне, верёв­ка такая белая.

- Посмот­ри со сто­ро­ны, пожа­луй­ста. Что там?

- У меня крест такой деревянный.

- На гру­ди пока­зы­ва­ешь. Дере­вян­ный крест. А на чём он висит? Он же подвешен?

- Буси­ны да, такие (пока­зы­ва­ет), тоже дере­вян­ные. Очень про­стые буси­ны, может само­руч­но вырезаны.

- Мож­но я тебя попро­шу ещё в боль­шем мас­шта­бе посмот­реть. Висит тело, что вокруг?

- Это помост. Неболь­шая пло­щадь. Люди, да, собра­лись. Ну это такое обыч­ное дело. Веша­ют по несколь­ку раз на день. Улоч­ки такие рас­хо­дят­ся от этой пло­ща­ди. Здесь этот палач или висель­ник, спо­кой­ный, тоже он в капю­шоне, толь­ко в белом, с голым пузом. А там, под лест­ни­цей, вот этот насто­я­тель мона­сты­ря, тоже толстый,

- Как ты дума­ешь, зачем он там, на площади?

- Это его рук дело, что я вишу теперь, и он дово­дит дело до кон­ца, удо­сто­ве­рив­шись сво­и­ми гла­за­ми, что со мной покончено.

- Можешь посмот­реть в гла­за это­му чело­ве­ку, пря­мо сей­час? Какое его состояние?

- Такое сла­ща­во-зло­рад­но-доволь­ное. У него такие про­зрач­ные голу­бые гла­за про­тив­ные, и он всё вре­мя поте­ет. Он такой потный.

- Он ещё и полный?

- Да, он пол­ный, веч­но пот течёт по лицу.

- При­мер­но воз­раст? Боль­ше сорока?

- Если мне сорок семь, может я чуть-чуть его стар­ше, ему может сорок, он обрюзг­лый, тяже­ло дышит.

- А внеш­ность, голу­бые гла­за, это евро­пей­ская внешность?

- Да, это Франция.

- Хоро­шо. Давай про тебя. Ты можешь пере­ме­стить­ся назад во вре­ме­ни? Я посчи­таю до трёх, пой­ди, пожа­луй­ста, в самый рас­цвет сво­ей жиз­ни, до печаль­ных собы­тий. Каким ты был рань­ше? Раз, два, три. Как ты живёшь, чем ты живёшь?

- Я монах, я живу в этом мона­сты­ре. И так как нас очень-очень мно­го, у нас очень малень­кие кельи, я почти не ни с кем не обща­юсь. Я ста­ра­юсь быть таким неви­ди­мым сре­ди бра­тьев, людей. И мне нра­вит­ся то, чем я зани­ма­юсь. Я в биб­лио­те­ке мона­стыр­ской, и там такие кни­ги тол­стые, ста­рин­ные. Они на латы­ни, кореш­ки кра­си­вые. Ино­гда я их читаю, а ино­гда я такие свит­ки пере­пи­сы­ваю. С латы­ни может быть на французский.

- Ты переписчик.

- Я да, писарь.

- Писарь. А мож­но я тебя попро­шу, пере­не­сись на мгно­ве­ние туда, где ты что-то пишешь. Вдох – а на выдо­хе иди в самую суть этой рабо­ты, и рас­ска­жи чуть подроб­нее, чем ты пишешь, на чём ты пишешь.

- Да, я в этой мини-биб­лио­те­ке. С левой сто­ро­ны дере­вян­ные корич­не­вые стел­ла­жи. И там книж­ки в одну сте­ну, в шири­ну этой сте­ны, очень боль­шой, до потол­ка. Там они сто­ят. А с пра­вой сто­ро­ны окно мона­стыр­ское, отту­да свет пада­ет, и там вид­но двор мона­стыр­ский. А здесь у меня стол такой, как пар­та ста­рая, здесь у меня перо, я в пра­вой руке держу.

- Ты его обма­ки­ва­ешь? Пока­зы­ва­ешь рукой. Куда?

- Да, тут чер­ниль­ни­ца, из корич­не­вой такой бума­ги жёст­кой, и если я один раз­во­ра­чи­ваю, там не моим почер­ком, какой-то ста­рин­ный на латы­ни, красивые…

- Ты зна­ешь латынь, вла­де­ешь латынью?

- Да.

- А кто тебя учил? Давай сде­ла­ем шаг назад, мы потом вер­нём­ся к чер­ниль­ни­це. Раз, два, три. Иди туда, где тебя учи­ли чему-то. Сколь­ко тебе лет, где ты.

- Мне 17, и меня толь­ко отда­ли в монастырь.

- 17, ты юно­ша. А до это­го чем ты зани­мал­ся, до 17?

- В какой-то бед­ной семье жил, хозяй­ством зани­мал­ся, мама, что ли, меня пристроила.

- Хоро­шо. Посмот­ри свои пер­вые дни в мона­сты­ре. Как тебе всё это, всё по-новому?

- Я юный-юный, и у меня есть настав­ник, взрос­лый монах. Он, види­мо, самый учё­ный здесь. И как-то он взял меня под своё покро­ви­тель­ство. Я такой, очень скром­ный, зажа­тый какой-то, то ли немно­го пуг­ли­вый, стес­ни­тель­ный совсем, как дикий какой-то. А он как буд­то рас­по­знал что-то во мне и стал мне покро­ви­тель­ство­вать. И вот он стал меня водить в эту биб­лио­те­ку, и за этой же самой пар­той он учил меня латы­ни. Навер­ное, я к это­му вре­ме­ни ещё был неграмотный.

- А ска­жи, пожа­луй­ста, что в чер­ниль­ни­це, какая жидкость?

- Она чёрная.

- Жид­кая или не очень? Густо­ва­тая, вязкая?

- Боль­ше густо­ва­тая, чем совсем жид­кая. И эту жид­кость, эти чер­ни­ла мы гото­ви­ли тоже здесь. Насто­я­тель ведёт меня в под­вал мона­сты­ря, и там что-то типа лабо­ра­то­рии или что-то, что гото­вят для нужд мона­сты­ря. Там варят све­чи из вос­ка. И из угля, что ли, как-то тол­кут этот уголь, что­бы делать эти чернила.

- А кто этим занимается?

- Там дру­гие мона­хи. Кто-то све­чи, а кто-то гото­вит чер­ни­ла для вас.

- У вас толь­ко мужчины?

- Да, толь­ко мужчины.

- Раз­ных возрастов?

- Да, у нас очень стро­го, одни мужчины.

- У меня ещё вопрос про латынь. Сей­час ныр­ни, пожа­луй­ста, в его обу­че­ние. Он ещё молод, ему 17 или немнож­ко боль­ше. Что самое слож­ное в латин­ском язы­ке, как ему даёт­ся этот язык?

- Как буд­то самое слож­ное— это писать. Пото­му что мне хочет­ся чёт­ко копи­ро­вать бук­вы в той фор­ме, как они были. Смыс­лы мне как-то дают­ся легко.

- А ты сам на каком язы­ке говоришь?

- Я толь­ко учусь. Я на французском.

- Ты сего­дняш­няя зна­ешь французский?

- Нет.

- Рас­ска­жи про фран­цуз­ский язык для это­го мона­ха тогда. Что про фран­цуз­ский язык ска­жешь, какой он?

- Обыч­ный, так есте­ствен­но я гово­рю, мама, все так говорили.

- Все так гово­ри­ли. То есть ты с дет­ства на нём общаешься?

- А если послу­шать речь, кото­рую ты выда­ёшь мона­ху, попро­буй, вдох – и на выдо­хе опи­ши свой голос.

- Я так губ­ки скла­ды­ваю, что­бы про­из­но­сить фран­цуз­ские зву­ки и в гор­ле как-то виб­ри­ру­ют зву­ки. Для фран­цуз­ско­го тре­бу­ет­ся арти­ку­ля­ция, нуж­но будет очень губа­ми гово­рить и горлом.

- А голос какой у это­го юно­ши, высо­кий, низ­кий, уве­рен­но гово­рит или он робкий?

- Да, он роб­кий, и учи­тель его как буд­то при­гла­ша­ет сме­лее арти­ку­ли­ро­вать, зву­чать, откры­вать голос. Но это как буд­то интим­ное дей­ство, как буд­то я парал­лель­но слы­шу латынь, а она зву­чит ина­че, чем фран­цуз­ский. Латынь жёст­че и пря­мо­ли­ней­нее, не такая, как фран­цуз­ская речь. Фран­цуз­ская объ­ем­ная, лёгкая.

- Ты рукой пока­зы­ва­ешь, как буд­то мело­дию рисуешь.

- Как буд­то в гор­ле она зву­чит. А латынь вот так режет, как буд­то пла­стом про­хо­дит. Плос­кая как пли­та. Тоже кра­си­во по-своему.

- Ещё чуть-чуть про голос, посколь­ку это твой запрос. Ты гово­ришь, что нуж­но арти­ку­ли­ро­вать. Что ещё нуж­но делать, что­бы рас­кры­вать голос?

- Нуж­но слу­шать, рас­по­зна­вать эти зву­ки. часто­ты. То, как я зву­чу, могу звучать…отсюда. Я могу как бы ухом рас­по­зна­вать часто­ту звука.

- Слу­шать себя?

- Слу­шая себя, я как будто…это как виде­ние у меня откры­ва­ет­ся. Я как буд­то звук начи­наю видеть, как современная…частота.

- Ты пока­зы­ва­ешь как музы­каль­ную мелодию.

- Да, или диа­па­зон зву­ка. Фран­цуз­ский зву­чит в высо­ком диа­па­зоне, а латынь здесь вот.

- Давай попро­сим сей­час тво­е­го учи­те­ля пре­по­дать тебе урок, так, что­бы ты сего­дняш­няя, пря­мо с эти юно­шей учи­лась. Оку­най­ся в этот опыт. Рас­кры­вай то, что мож­но рас­крыть в тебе сего­дняш­ней. Бери весь урок, кото­рый мож­но взять. Наблю­дая фак­ты про того юно­шу. И тело почув­ствуй, пожа­луй­ста, что про­ис­хо­дит. (фра­за, пред­по­ло­жи­тель­но на латыни).

- Хоро­шо. Тебе рас­кры­ва­ют голос и сей­час это упражнение.

- Я вооб­ще в каком-то пор­та­ле нахо­жусь. Вокруг меня эти часто­ты. Зву­ки, сим­во­лы, бук­вы ‑они все здесь, в сфе­ре. Я за пар­той сижу перед окном.

- Сле­ва показываешь.

- Да. Я за пар­той, учи­тель там, сле­ва. И вот я не знаю, как они мне, мыс­лен­но, что ли, пере­да­ёт. И вокруг меня (пока­зы­ва­ет вокруг голо­ву) как буд­то эти бук­вы, зву­ки и часто­ты. Лета­ют в воз­ду­хе, такая кос­ми­че­ская картинка.

- Cantante.

- Хоро­шо, возь­ми из это­го самую суть, и пой­дём дальше.

- Как буд­то моя рука сама пишет. Я не знаю, кто ей водит. И дири­жи­ру­ет вот эти­ми зву­ка­ми или вот эти­ми бук­ва­ми, лета­ю­щи­ми в про­стран­стве. Они такие огнен­но-золо­тые. Корич­не­во-огнен­но-золо­тые. Такие красивые.

- Хоро­шо. Чему ещё он тебя учит, кро­ме языков?

- Он мне это виде­ние пока­зал. Это было сакраль­но, как ини­ци­а­ция, и он гово­рит, ты же пони­ма­ешь, что никто это­го не видит и ты не смо­жешь это­го нико­му рассказать.

- Поче­му?

- Пото­му что созна­ние людей такое древ­нее, такое при­ми­тив­ное, что видеть вот так вот в про­стран­стве они не могут. Они тебя сочтут за сума­сшед­ше­го, и поэто­му это зна­ние ухо­дит глу­бо­ко внутрь меня, я о нём буду все­гда пом­нить и знать. И мол­чать о нём.

- Опять про мол­чать речь.

- Да, теперь хра­нить уже сокро­вен­ное зна­ние, пото­му что нель­зя невеж­дам его пока­зы­вать или разбрасывать.

- А о чём это знание?

- Это про миро­устрой­ство, про Все­лен­ные. Про какие-то высо­кие часто­ты или изме­ре­ния. Миро­вос­при­я­тие. Что жизнь не толь­ко здесь, в мона­сты­ре. Она вез­де. Мно­го-мно­го изме­ре­ний, зна­ний, пони­ма­ний. Из такой внут­рен­ней кон­цен­тра­ции или сона­строй­ки мож­но открыть­ся и уви­деть и дру­гие миры. Оно всё в прин­ци­пе есть в эфи­ре и мож­но вот так счи­ты­вать и соби­рать эти огнен­ные бук­вы во фра­зы. И эта фра­за, кото­рую я слы­шу, она здесь, в воз­ду­хе, у меня перед гла­за­ми напи­са­на. А потом раз – и они опять раз­ле­та­ют­ся, а потом, как калей­до­скоп. Они могут раз­ле­тать­ся, а потом раз – и соби­рать­ся в какие-то слова.

- Если ты сего­дняш­няя гото­ва впи­тать в себя что-то важ­ное, сакраль­ное, вби­рай в себя столь­ко, сколь­ко тебе сей­час нуж­но и по силам. Нор­маль­но себя чувствуешь?

- Да.

- Хоро­шо.

- Ещё какие-то идут латин­ские фра­зы, я пыта­юсь к ним прислушаться.

- Если что-то есть важ­ное, скажи.

- (дол­го шеве­лит губа­ми). Я не могу чёт­ко услы­шать. Tantas glorias modutas…примерно так, они соби­ра­ют­ся из воз­ду­ха. Что-то под­гру­жа­ет­ся, но я не могу так быстро.

- Столь­ко сколь­ко нуж­но, впи­ты­вай. Про­дол­жай. Ты пом­нишь про баланс мол­ча­ния и гово­ре­ния, это твой сего­дняш­ний урок?

- Да, как буд­то я дал тому учи­те­лю обет, что я буду хра­нить это зна­ние внут­ри себя. Я им буду поль­зо­вать­ся, я могу поль­зо­вать­ся, оно мне будет помо­гать в рас­шиф­ров­ку древ­них писа­ний, латин­ских книг. И дей­стви­тель­но, моё даль­ней­шее обу­че­ние очень быст­ро дви­га­лось, как-то раз-раз, и я…этот учи­тель был со мной недол­го, он умер потом. 4 года. И даль­ше я как буд­то сам учил­ся, с теми зна­ни­я­ми, инстру­мен­та­ми, из эфи­ра (пока­зы­ва­ет круг в про­стран­стве перед собой). В высо­ких часто­тах эти навы­ки я полу­чал, и про­сто сона­стра­и­вал­ся с опре­де­лён­ной часто­той и тек­сты пере­во­ди­лись и чита­лись. А, я ещё был переводчиком.

- Оку­нись туда, что ты переводишь?

- Меня при­гла­ша­ли. Насто­я­тель­но это­го мона­сты­ря, и у него там ещё пять или шесть помощ­ни­ков было…и нуж­но было на пере­го­во­ры в соседние…поместья, как это назы­ва­ет­ся, про­вин­ции. Там язы­ки были немнож­ко со сво­и­ми наре­чи­я­ми, вро­де тоже фран­цуз­ский, но погру­бее чем тот, кото­рым я вла­дел. И ино­гда они меня бра­ли что­бы пере­во­дить. Заку­па­ли он какие-то това­ры для мона­сты­ря и мне нуж­но было пере­во­дить. Я знал несколь­ко наречий.

Часть 2. Казнь

- Давай мы пере­ме­стим­ся немнож­ко впе­рёд, что­бы узнать, что же такое про­ис­хо­дит, что при­ве­дёт тебя на висе­ли­цу. Пере­ме­щай­ся в клю­че­вое собы­тие его жиз­ни, кото­рое даль­ше при­во­дит к тюрь­ме и к висе­ли­це. Раз, два, три. Смот­ри со сто­ро­ны, дис­со­ци­и­руй­ся, пожа­луй­ста. Про­сто фак­ты, что было.

- Это был лет­ний день. Был такой пре­крас­ный лет­ний день, и я гулял и раз­мыш­лял в мона­стыр­ском пар­ке. У нас был шикар­ный мона­стыр­ский парк, бра­тья-мона­хи уха­жи­ва­ли за этим пар­ком, и там были такие живые забо­ры из кустар­ни­ка, под­стри­жен­ный он.

- А что там росло?

- Живая изго­родь. А дорож­ки – мел­кая щебён­ка посы­пан­ная жёл­тень­кая, беже­вая. Зелё­ная трав­ка, зарос­ли. Не могу ска­зать, что лаби­ринт, не так шикар­но, как во двор­цах, навер­ное, хотя не был во двор­цах. Тут такая сос­на или ель огром­ная, посре­ди на поляне, там дере­вья. Мож­но был по этим аллей­кам гулять. И я раз­мыш­лял, один гулял, и вдруг я пово­ра­чи­ваю за угол этой зелё­ной изго­ро­ди, а тут насто­я­тель мона­сты­ря и этот…

- Кто-то с ним, муж­чи­на? Опи­ши его, пожалуйста.

- Его зовут Мар­киз де Шарль.

- Ты зна­ешь его имя?

- Я сей­час вспо­ми­наю, я его несколь­ко раз изда­ле­ка видел из окна сво­ей биб­лио­те­ки, он при­ез­жал к насто­я­те­лю. А тут я с ними столк­нул­ся лицом к лицу, и они испу­ган­но на меня посмот­ре­ли. Я нару­шил их раз­го­вор. Я опус­каю голо­ву, вот так руки на гру­ди и крест дер­жу и всем сво­им видом пока­зы­ваю, что я неволь­но нару­шил их…

- Ты что-то услышал?

- Я не услы­шал это сло­ва­ми, я бы рань­ше насто­ро­жил­ся. Я не слы­шал ни одно­го сло­ва, что они гово­ри­ли. Но каки­ми-то чув­ства­ми я пони­маю, что они гово­ри о чём-то недоб­ром. А так как у меня навык, кото­ро­му меня учи­тель научил и все эти годы я его тре­ни­ро­вал, это как внут­рен­няя меди­та­ция, навык чув­ство­вать людей на рас­сто­я­нии и по это­му чув­ству потом интер­пре­ти­ро­вать или пони­мать сло­ва, раскодировать…

- А ска­жи, это недоб­рое боль­ше от кого исхо­дит? От само­го раз­го­во­ра или от кого-то из них?

- От самой атмо­сфе­ру меж­ду ними. Я вижу какую-то сфе­ру, и она заря­же­на. И так как я стран­нень­ко вижу эти дру­гие изме­ре­ния, то я вижу дру­гую энер­гию. Она недоб­рая и у них аура недобрая.

- Мож­но чуть подроб­нее про Мар­ки­за де Шар­ля, как он одет?

- У него таки­ми поло­соч­ка­ми наре­зан­ны­ми как бы шор­ты, чёр­но и тём­но-синие поло­соч­ки, фона­ри­ка­ми, за коле­но, здесь у него пояс. У него саб­ля или мечи, наверное.

- Спра­ва показываешь.

- Меч здесь у него. Сереб­ря­ный такой, свет­лый, а вооб­ще у него тем­но­ва­тая, чёрно-синяя…жилетка такая. Фона­ри­ки-рука­ва. Как и на шор­тах. Здесь узко вот так.

- Запястье пока­зы­ва­ешь и локоть, предплечье.

- Здесь чёр­ная бар­хат­ная ткань, рукав, а здесь фона­рик, чёрно-синий.

- Есть рас­ти­тель­ность на лице?

- Да, какая-то бород­ка коз­ли­ная. Пло­хо рас­ту­щая, как у юно­ши. Даже у меня луч­ше растёт.

- А он молод?

- Он моло­же меня.

- А тебе сей­час сколько?

- Сей­час уже сорок семь, я уже дядеч­ка. А ему, может быть, два­дцать семь, уси­ки закру­че­ны на кон­цах. А здесь пле­ши­вая бородка.

- А есть голов­ной убор какой-нибудь?

- Да, какая-то шля­па с пером.

- Отлич­но. А вид­но, что это мар­киз, по одеж­де, по статусу?

- Да.

- Ска­жи про насто­я­те­ля мона­сты­ря – он тебя хоро­шо знает?

- Да. Поче­му-то он за все эти годы при­ди­рал­ся, что ли, ко мне, или он всё вре­мя чмо­рил меня. То ли у него какие-то были счё­ты с моим быв­шим учи­те­лем и поэто­му он меня так же заме­тил и невзлю­бил. Но в прин­ци­пе, ту рабо­ту, что я делал для монастыря…она была важ­ная, но он каж­дый раз меня как-то…и сей­час он пых­тит, рас­крас­нел­ся, поте­ет, он такой обрюзг­лый и такой визгливый.

- А в тот момент, когда он тебя заме­тил, какая реакция?

- Он пря­мо дышать стал гром­ко, хрип­ло, и кри­чать визг­ли­вым голо­сом, что, как ты посмел здесь появить­ся, кто тебе поз­во­лил. Ужас­ный голос такой.

- Хоро­шо, давай теперь смот­реть про­сто факты.

- Я гла­за опу­стил, голо­ву, так было при­ня­то, не под­ни­мать глаза.

- Что даль­ше, что происходит?

- Даль­ше он меня гонит, гово­рит, быст­ро воз­вра­щай­ся в биб­лио­те­ке и сиди жди, я за тобой пришлю.

- Иди в биб­лио­те­ку. Давай дождём­ся, при­дут ли за тобой, ускоримся.

- Я опять у окна биб­лио­те­ки, смот­рю на них. Они вон там, их, ока­зы­ва­ет­ся, вид­но с высо­ты. Пото­му что биб­лио­те­ка нахо­дит­ся в башен­ке это­го мона­сты­ря, это полу­круг­лое такое зда­ние, я всё вре­мя по лесен­ке вот так…(показывает спи­раль) она види­мо, рань­ше была смот­ро­вая сто­ро­же­вая, а потом из неё биб­лио­те­ку сде­ла­ли. Я из тако­го узко­го окош­ка смот­рю, мне вид­но их, они всё ещё раз­го­ва­ри­ва­ют. А этот мар­киз, я по жестам вижу, что он даёт такие распоряжения…разобраться со мной.

- Как ты чув­ству­ешь, что такое разо­брать­ся с тобой, ты же можешь чув­ство­вать боль­ше, чем слова.

- Да, я как буду слы­шу здесь, через рас­сто­я­ние, что его нель­зя остав­лять в живых, пото­му что сви­де­тель, он нас видел. Они дума­ют, я слы­шал, а я не слышал.

- Чего он боит­ся, почувствуй.

- Пото­му что это заго­вор. Они гото­ви­ли заговор.

- Про­тив кого?

- Про­тив коро­ля Фран­ции, а это брат мар­ки­за. И мар­киз обе­щал насто­я­те­лю более высо­кий пост. И уже там, бли­же при дво­ре. И этот заго­вор может у них не слу­чить­ся. Этот мар­киз, види­мо, пре­тен­ду­ет на фран­цуз­ский пре­стол. А он то ли дво­ю­род­ный брат…

- А ты зна­ешь, кто пра­вит в этот момент во Фран­ции? Год мне скажи.

- Год 1500.

- А какое вре­мя года сейчас?

- Теп­ло, зелень. Бли­же к лету.

- Мож­но я ещё спро­шу про твоё имя, как тебя назы­ва­ют. В мона­сты­ре как к тебе обращаются?

- Так стран­но. У мен имя Карл.

- Как буд­то не очень французское?

- Это так коря­во зву­чит, и они меня драз­нят всё вре­мя. Моло­дые мона­хи. Что это за имя. Карл. Подхихикивают.

- Карл, тебе, кажет­ся, гро­зит опас­ность. Оку­нись, пожа­луй­ста, в эмо­ции того, кто сидит сей­час в биб­лио­те­ке, расскажи,

- Я стою у окна, левым пле­чом при­сло­нил­ся к стене амбра­зу­ры. И я пони­маю, что жизнь закон­чи­лась, но у меня нет ника­ко­го стра­да­ния внут­ри. Как буд­то жизнь про­ма­ты­ва­ет­ся у меня перед гла­за­ми и в прин­ци­пе, я очень дово­лен, как сло­жи­лась моя жизнь и что я дожил до это­го воз­рас­та. И что у меня было это зна­ние. Мне так нра­ви­лось учить, читать, писать. Я очень был про­дви­ну­тый в ту эпо­ху, хотя никто это­го не мог оце­нить по досто­ин­ству. Такое неве­же­ство. Даже эти, мне кажет­ся, при дво­ре, не все были гра­мот­ные, ни жен­щи­ны, ни муж­чи­ны. Мало кто умел рос­пись ста­вить или читать.

- Есть что-то, о чём ты бы пожа­лел, если бы сей­час жизнь закон­чи­лась? Что-то не успел, что-то ещё хочется?

- Это было чте­ние, писа­ние, изу­че­ние латы­ни, как буд­то пере­нос во вре­ме­ни назад, – это было моим люби­мым инте­ре­сом, увле­че­ни­ем. Поэто­му про­сто это было моим удо­воль­стви­ем, и может быть, я хотел бы доль­ше этим зани­мать­ся, увле­кать­ся, но я пони­мал бес­ко­неч­ность это­го вре­ме­ни. Поэтому…как бы вре­мя пришло.

- Ты пони­мал бес­ко­неч­ность вре­ме­ни, можешь пояс­нить нам, совре­мен­ным людям?

- Когда я туда углуб­лял­ся, в эту латынь, я видел, что это было дале­ко-дале­ко. Мы были в уже в 16м веке, а это было так ещё туда, 2 тыся­чи лет до это­го и ещё, и там были совсем дру­гие циви­ли­за­ции, и это было так инте­рес­но и так непо­хо­же даже на нынеш­нюю Фран­цию. Меня увле­ка­ла египетская…

- Как ты счи­та­ешь, Карл, а что будет с миром даль­ше, из того момен­та как ты чувствуешь?

- Я не с осо­бым опти­миз­мом смот­рю в буду­щее, пото­му что мир так раз­вра­щён. Конеч­но, я знаю, что когда-то при­дёт луч­шая циви­ли­за­ция, но пока люди так стра­стя­ми упи­ва­ют­ся, в них погрязли.

- Спа­си­бо боль­шое, Карл. Мы сей­час пере­ме­стим­ся впе­рёд. И сно­ва ты отхо­дишь, дис­со­ци­а­цию дела­ешь, смот­ри про­сто по фак­там. Мы уже зна­ем, но нам нуж­ны шаги. Итак, за ним при­шли. Что про­ис­хо­дит дальше?

- Ниче­го не объ­яс­няя, про­сто схва­ти­ли, гру­бо. Двое тоже в мона­ше­ском пла­ще, но они види­мо там страж­ни­ки. И они меня в подвал.

- А под­вал дале­ко от библиотеки?

- Да, мы дол­го спус­ка­ем­ся, сна­ча­ла по кру­го­вой, потом по кори­до­рам. Мона­стырь как кре­пость, очень боль­шой, а потом туда в под­вал, и там очень…да, из кам­ней, булыж­ни­ков сло­жен весь мона­стырь. Там немно­го сена насы­па­но в углу, и большая…толстые пру­тья решётки.

- А выбрать­ся ты не сможешь?

- Нет, это очень глу­бо­ко и решёт­ки надёж­ные. Меня тут оста­ви­ли, и я тут на этом сене, полу­мрак, сырость.

- Холод­но?

- Да. Воня­ет болотом.

- И надол­го тебя оставили?

- Да, вре­мя как буд­то оста­но­ви­лось, я очень голод­ный, пото­му что меня то ли забы­ва­ли кор­мить, то ли не счи­та­ли нуж­ным. Вода в кув­шине зелё­ная застоявшаяся.

- А спишь ты где?

- Там в углу, на сене.

- И тебе ниче­го не объ­яс­ни­ли, никто не приходил?

- Нет. И поэто­му я поте­рял­ся во вре­ме­ни, сколь­ко я уже здесь, сути, неде­лю. Вре­мя остановилось

- Пожа­луй­ста, пере­ме­щай­ся в момент, когда ты выхо­дишь из этой под­валь­ной тюрь­мы и что-то про­ис­хо­дит даль­ше. Раз, два, три.

- Я слы­шу шум там в кори­до­ре, звон клю­чей. При­хо­дят двое. Эти охран­ни­ки, навер­ное, не мона­хи, про­сто они здесь рабо­та­ют, при мона­сты­ре. Клю­чи такие боль­шие, на коль­це огром­ные ключи.

- Сколь­ко человек?

- Их двое.

- Тебя будут свя­зы­вать или ты сво­бо­ден, идёшь?

- Нет, один захо­дит, чер­ты­ха­ясь, что здесь вонь такая сто­ит. Он мне гово­рит, типа, вста­вай, выхо­дим, а я уже измож­дён­ный такой, некорм­лен­ный, без воды. У меня боро­да отрос­ла, воло­сы отрос­ли, ног­ти гряз­ные, я босый. И он меня тол­ка­ет, и я очень исто­щён­но иду. И мы выхо­дим на сол­неч­ный свет, и я щурюсь, пото­му что режет очень гла­за. И тут уже люд­но, столь­ко шумов, зву­ки. Они меня везут на телеге.

- А теле­га запряжена?

- Да, эти же двое. Один лошадь ведёт, а этот идёт, что ли, за мной. Я на теле­ге. И я смот­рю по сто­ро­нам. Мы выез­жа­ем из это­го мона­сты­ря. И куда-то в бли­жай­ший при­го­род, навер­ное, город.

- Вот мы через поля едем.

- Как ты себя чувствуешь?

- Я улы­ба­юсь сол­ныш­ку. Послед­ний раз я его видел тогда, когда про­гу­ли­вал­ся, о чём-то меч­тал или размышлял.

- Как ты дума­ешь, жизнь твоя дей­стви­тель­но идёт к концу?

- Да, я пони­маю, что они меня везут на висе­ли­цу, поэто­му я улы­ба­юсь сол­ныш­ку, прищуриваюсь.

- Давай пере­ме­стим­ся за мгно­ве­ние до пове­ше­ния. Опи­ши со сто­ро­ны, как это устроено.

- Вот эта теле­га при­е­ха­ла на неболь­шую пло­щадь Доми­ки какие-то может двух, может трёх­этаж­ные, слеп­ле­ны друг к друж­ке и очень узкие такие улоч­ки, как сол­неч­ные лучи от этой пло­ща­ди. И с одной улоч­ки мы при­е­ха­ли, здесь уже любо­пыт­ству­ю­щие горо­жане соби­ра­ют­ся. Дере­вян­ный помост постро­ен. Висе­ли­ца, там этот, с голым пузом, в кол­па­ке с выре­зан­ны­ми гла­за­ми, палач-висельник.

- А его роль какая?

- Меня при­стро­ить, одеть эту верёв­ку. Он про­ве­ря­ет, как она завя­за­на, со зна­ни­ем дела. Его роль – выпол­нить эту работу.

- Когда тебе наде­ва­ют верёв­ку, ты сто­ишь на какой-то поверхности?

- Да, табу­рет­ка такая деревянная.

- Ска­жи, пожа­луй­ста, есть ли зри­те­ли у все­го это­го действия.

- Да, здесь на пло­ща­ди чело­век 50.

- Пом­нишь, насто­я­тель ещё где-то был. Он там.

- Да, он здесь. И рядом с ним какие-то дру­гие вель­мо­жи, не то мар­киз, само­го мар­ки­за нет.

- Посмот­ри ещё раз насто­я­те­лю в гла­за. Какая-то у вас с ним важ­ная завяз­ка. Это дей­стви­тель­но его рас­по­ря­же­ние было?

- Да, им нуж­но было просто…я знаю, что месяц с того вре­ме­ни про­шёл, я там в под­ва­ле месяц был, что­бы сфаб­ри­ко­вать какие-то лож­ные обви­не­ния. А, вот ещё. Появ­ля­ет­ся ещё такой чело­век, судья или про­ку­рор, он в чёр­ной ман­тии, и такая у него квадратная…как у судей голов­ной убор. И он раз­во­ра­чи­ва­ет сви­ток и чита­ет при­го­вор. Что вот этот Карл, какое дурац­кое имя. Что-то с име­нем не то. Он им всем объ­яв­ля­ет обо мне, что я какой-то злост­ный заго­вор­щик, что целую сеть заго­во­ра про­тив наше­го коро­ля плёл, и ещё какие-то види­мо люди участ­во­ва­ли в этом заго­во­ре и я глав­ный зачин­щик. Такое лож­ное обви­не­ние. Мне это так глу­бо­ко смеш­но и при­ми­тив­но. А эти люди, они все верят, они при­ми­тив­ны и негра­мот­ны, ниче­го в поли­ти­ке не пони­ма­ют. Мож­но лож­но обви­нить. Тем самым они себя выго­ра­жи­ва­ли, эти истин­ные заго­вор­щи­ки. В общем, при­го­вор был озву­чен. Через повешение.

- Посмот­рим повешенье?

- Да.

- Что дела­ет палач?

- Ещё раз я эти гла­за вижу. Я вро­де спи­ной. Но моё лицо туда…я толь­ко вижу две улоч­ки с этой пло­ща­ди. Уже пет­ля у меня оде­та. Она из бело­го кана­та такого.

- Проч­ная верёв­ка, выдержит?

- Очень тол­стая, несколь­ко паль­цев, све­жень­кая. Я заме­тил, думаю, надо же, такая све­жень­кая, новенькая.

- А сего­дня веша­ют толь­ко тебя?

- Так инте­рес­но. Такое впе­чат­ле­ние, что на этой верёв­ке я пер­вый. Как буд­то она заме­не­на. То ли денег дали это­му пала­чу и вот он обно­вил инвен­тарь. То есть я лицом туда, а там у меня за спи­ной этот настоятель.

- И даль­ше будет мгно­ве­ние, рас­ска­жи, это быст­рая смерть – через повешение?

- Да, он выби­ва­ет эту табу­рет­ку у меня, и я слы­шу хруст позвон­ков шей­ных. Даже груд­ных. Такой внут­рен­ний хруст.

- Душа выхо­дит из тела, ты зна­ешь этот момент. Ты сама пой­дёшь даль­ше, вме­сте с душой. Рас­ска­жи мне про тело, висит?

- Как-то очень быст­ро, да, оно чуть-чуть подёр­га­лось, зады­ха­ясь. Но всё моё вни­ма­ние было на хру­сте шей­ных, даже груд­ных позвон­ков. Всё, в прин­ци­пе, моя душа была в согла­сии с этим ухо­дом. И она так лег­ко воз­но­сит­ся, всё тело там оста­ёт­ся. Я поче­му-то обра­щаю вни­ма­ние на левую руку и левую ногу. Ног­ти грязные.

- Да, ты про­си­дел в подвале.

- У меня как у писа­ря, все­гда были чистые руки. А это душа заме­ча­ет, воз­вра­ща­ясь. Неак­ку­рат­нень­ко. Я бы хотел помыть руки.

- Хоро­шо. Побла­го­да­ри, пожа­луй­ста. Спа­си­бо телу за этот опыт, спа­си­бо все­му жиз­нен­но­му опы­ту, всем уро­кам. И преж­де, чем мы пой­дём спра­ши­вать про урок этой жиз­ни, пожа­луй­ста, при­под­ни­мись на этой мест­но­стью, рас­ска­жи про мест­ность. Ты гово­ри­ла, там улоч­ки, то есть это город­ская местность?

- Да, я воз­но­шусь над этим городом.

- Ещё чуть подроб­нее про кар­ту. Может быть, ты ска­жешь, какая это часть Франции?

- Я вижу, что эти город­ки такие малень­кие, и они соеди­не­ны меж­ду собой доро­га­ми через лес. И может быть, это назы­ва­лось Про­ванс, вот эта местность.

- А король, сей­час один король на всю Фран­цию? Где показываешь?

- Туда.

- Севе­ро-запад?

- Если вот здесь Про­ванс, то, что я назы­ва­ла. А сам Париж, навер­ное, или дво­рец, где…я там нико­гда не был, он вон там, левее (пока­зы­ва­ет рукой выше и левее).

- Выше и левее. Спа­си­бо тебе боль­шое, Карл, за всё, что ты пока­зал и рас­ска­зал сегодня.